Олег Михайлов - Александр III - Забытый император

После поражения у стен Плевны страдало не только самолюбие императора, но и его достоинство как повелителя великой державы. Александру Николаевичу, безусловно, надо было оставаться в армии до первого блестящего в военном смысле события. А таким событием – все это чувствовали – было взятие Плевны. Государь совершенно не доверял теперь своему брату – главнокомандующему русской армией, никак не желал положиться на скромный военный опыт цесаревича и сделал ставку на трех китов – Тотлебена с его инженерной мудростью, Гурко, совершившего дерзкий бросок за Балканы, и Скобелева, который в двух последних штурмах Плевны обрел необыкновенную популярность в войсках.

Теперь Гурко во главе гвардии должен был взять Горный Дубняк и Телиш.

В Эски-Баркаче, жалком селении, покинутом жителями, разграбленном и сожженном бежавшими турками, генерал-адъютант Гурко встречал подходившие из России части гвардии. Цвет нашего воинства передавался под командование Гурко помимо всей кавалерии, русской и румынской.

В ожидании сбора гвардии генерал проводил дни по одному и тому же образцу. Едва начинало светать, как из турецкой глиняной постройки на краю селения, чудом уцелевшей посреди развалин, раздавался глухой, но далеко слышный голос:

– Соболев! Седлать коня!

Любимый денщик тотчас выводил бойкую казачью лошадку. С восходом солнца генерал уже отправлялся на аванпосты в сопровождении дежурного ординарца, переводчика Хранова, Соболева и конвоя из десятка казаков.

Он выезжал далеко за цепь, взбирался на холм и с биноклем всматривался в турецкие позиции.

Плевна, загадочная Плевна, уже унесшая столько тысяч русских жизней, лежала в трех верстах. За рекой Вид, на возвышенностях, покрытых редким кустарником, едва выделялись полоски турецких редутов, и только в логовинах между холмов можно было заметить перемещающиеся темные пятна турецких войск. Там, в городе, превращенном в крепость, затаился с сорокатысячной армией Осман-паша. Блокада была неполной: с юго-запада по Софийскому шоссе, укрепленному турками и зорко оберегаемому ими, подходили обозы с оружием, боеприпасами, продовольствием. Начиная от самой Плевны вдоль дороги были сосредоточены вражеские фортеции на высотах близ селений Дольний Дубняк, Горный Дубняк, Телиш, Луковцы, а в промежутках между ними шоссе защищалось нарытыми ложементами, окопами для пехоты и засеками.

Генерал молчал. Молчали и сопровождавшие, не смея нарушить его размышлений. Наконец он отрывисто приказывал ехать дальше и отправлялся по окрестным деревням, снова и снова расспрашивая болгар с помощью Хранова о расстояниях между населенными пунктами, о состоянии дорог в осеннюю распутицу, о подробностях расположения селений, занятых турками.

Затем Гурко объезжал войска, неожиданно появляясь на самых отдаленных аванпостах. Он не пропускал мимо себя ни одного солдата, чтобы не поздороваться с ним, – сурово бросал: «Здорово, улан!», «Здорово, гусар!», «Здорово, стрелки!» В короткий срок подтянул дисциплину, которая в Западном отряде, и прежде всего в кавалерии, оставляла желать лучшего. Особенно строго карал редкие случаи поборов продовольствия и фуража в болгарских домах.

Уже луна появлялась на небе и загорались костры на биваке, когда раздавались звуки копыт и снова слышался глухой голос генерала:

– Соболев! Принять коня! Нагловского ко мне!

Зажигался свет в единственном оконце: Гурко садился за карту со своим начальником штаба.

Щеголеватые адъютанты румынского князя Карла, прикомандированные к Гурко, не могли скрыть своего удивления и постоянно спрашивали:

– Когда генерал обедает? Ведь он не берет с собой никакой еды! Когда генерал спит? Он же просиживает с Нагловским до утра над картой!..

Но более всего адъютантов князя Карла, избалованных комфортом, поражали спартанские привычки Гурко.

– Что за странность! – судачили они между собой. – Начальник всей русской гвардии, а не дозволяет себе иметь порядочного экипажа и обходится самой простой лошадью!..

…В суконной шапке и походной шинели Гурко медленно ехал вдоль строя, вглядываясь в лица солдат. Они стояли в лощине, вызывая восхищение гвардейской выправкой, молодцеватым видом, непоказной бодростью. Из-под лакированных черных козырьков на генерала серьезно смотрели серые, голубые, карие глаза. Он видел румяные лица, усатые и безусые, но с бритыми подбородками. Бороды были разрешены во всех войсках, кроме гвардии.