Вот оно — медресе Кукельдаш!
Хазрат посмотрел на запад. Курбан проследил за его взглядом и… обомлел — подобно грозовой туче, горизонт закрывала громадная черная стена: Арк!..
— Бутам, я пойду в Арк, — сказал ишан Судур так, словно начинал проповедь. — В Бухаре обстановка сложная!.. Я скоро вернусь. Справим тебе одежду.
— Таксыр…
— Ты доволен своей кельей?
— О, пир мой, вы проявляете столько милости, что до конца своей жизни я не смогу отплатить вам за всю доброту!
— Помни: человек не совершает добро в долг.
— Простите меня.
Курбан знает о маленьких слабостях своего наставника: хазрат не прочь напомнить тонко, вроде бы незаметно, о своих услугах. Делать людям добро, выражать искреннее сочувствие — это естественно. Но так же естественно для хазрата и проявление высокомерия к окружающим. Человеку свойственны противоречия. Творящему добро, тем более, если он уж не молод, слабости простительны. Более того — они словно бы подчеркивают человечность, родственность с простыми смертными.
Кельями всех медресе Бухары, как оказалось, распоряжаются байские сынки, ростовщики и даже маклеры. Ишан Судур, переговорив с попечителем мечети и главным мударрисом, взял для Курбана келью Давуда-маклера и сразу уплатил деньги вперед за масло, муку, рис и свечи.
— Теперь тебе добрый совет: будь осторожен, — предостерег хазрат. — Знаю, ты умеешь держать язык за зубами. Но в этом городе много мастеров, умеющих разговорить, помни об этом!
— Я понял, мой пир!
Хазрат поспешно удалился.
Мудрый человек хазрат ишан Судур! Он словно бы предвидел дальнейшие события. Тогда единственное, что он мог, — предостеречь. Уберечь — нет…
Может ли юноша, слишком долго внимавший в обществе старших, оставленный без присмотра, не искать юных друзей и, найдя, только молча кивать в общем разговоре? Сам говорил, сам хотел быть услышанным и понятым.
Глупая юность!.. Кричит там, где молчание поистине золото…
В смутное время в медресе были приостановлены занятия. Давуд-бакалейщик тут же отнял у Курбана келью. Что оставалось делать? Бродил по городу, искал встречи со знакомыми. Вот и тогда — ожидал Клыча на берегу Лябихауза, когда подошли два миршаба и крепко скрутили ему руки.
— Молчи! — свирепо прошипел один из них.
Курбан дернулся.
— В чем моя вина?
— Потом узнаешь! — криво улыбнулся другой.
Они притащили его в Арк. Открылись и вновь сдвинулись тяжелые ворота. Когда Курбана вели по двору, мощенному квадратным кирпичом, сидевший на супе человек сказал вслед:
— Молодцы! Сегодня вас ждет хорошая награда!
Миршабы еще крепче вцепились в локти Курбана и ускорили шаг. Один из них по-таджикски сказал, что до вечера они приволокут сюда и «тех двоих».
Курбан шел, шатаясь. Стоит лишь сделать попытку повернуться — тычки, удары. Свернули налево. Один из миршабов громко крикнул, на его зов прибежал, похоже, стражник в красных шароварах и папахе. Выбрав из связки, висевшей на поясе, ключ, он открыл маленькую низкую дверь. В нос ударил смердящий запах. Получив сильный пинок, Курбан влетел в темноту. Дверь закрылась, лязгнул замок. По шорохам угадал, что здесь есть люди. Немного подождав, не привыкнут ли глаза к темноте, позвал: — Эй! Есть кто-нибудь?
Кто-то откликнулся невнятным бормотанием.
Курбан шагнул на голос, но, споткнувшись, тяжело упал на пол. Нащупал циновку, осторожно сел на нее. Бормотание повторилось.
Постепенно глаза, привыкая к темноте, стали различать окружающее. Кучей, тесно прижавшись друг к другу, сидели люди. У многих бороды отросли едва ли не до пояса. Несколько человек растянулись на полу. Кто-то из угла посоветовал:
— Не сиди там, сынок.
Курбан, щупая пол, отодвинулся. Ладонями ощутил влажную землю. На четвереньках двинулся туда, откуда послышалось: «не сиди».
— Что здесь? — спросил он шепотом.
— Обхона.
Над ними послышался топот. На Курбана закапало сверху. Он удивленно задрал подбородок, силился что-то разглядеть.
— А там что?
— Конюшня, — послышалось из угла. — Передвинься сюда.
— Вай-вай-вай! — Курбан втиснулся в стену, простонал сквозь ладони, прижатые к лицу: — Почему меня засадили в тюрьму?! За что?
— Хе, да вы, оказывается, ребенок!.. — в голосе угадывалась усмешка.
— Я никому ничего… Я ждал товарища… — Он что-то еще говорил — сбивчиво, торопливо, к кому-то взывал, о чем-то расспрашивал — никто не ответил ему.
Пройдет немного времени, прежде чем Курбан смирится с тем, что попал в тюрьму, и станет размышлять о том, как выбраться на волю.
Читать дальше