Ян Ирвин: Башня над пропастью

В Большом Зале было темно. Зарево от горящего города не проникало сквозь бархатные портьеры. Вопли, выкрики, бряцанье оружия — все это доносилось издалека, как приглушенный рокот. Здесь, в комнате, — ни искры сознания, ни биения живой мысли. Сломанная дверь хлопала на ветру, петли горестно стенали и, казалось, жалобно всхлипывали, призывая мертвых восстать. Члены Тайного Совета безмолвствовали.

Прошли часы. Человек видел сны. Ему снилось, что он лежит поверженный, без сознания, в то время как армия его смертельного врага входит в ворота Туркада. «Вставай! — кричал он себе. — Только ты можешь спасти свой город».

Топот марширующих ног эхом отдавался в его снах — то был топот его преследователей. Издав душераздирающий стон, от которого рассеялся туман в голове, человек очнулся. Сердце бешено колотилось. Где он? Он не помнил даже собственного имени. Он был во власти ужаса, который становился все сильнее. Человек принялся ощупывать предметы вокруг себя, но их очертания ему ни о чем не говорили. Он не смог бы назвать ни один из них.

Где-то неподалеку заиграл рожок. Охваченный паникой, человек встал на четвереньки и, натыкаясь на тела, пополз по комнате, как краб. Он полз, пока не ударился головой о ножку стола. Что-то хрустнуло под его ладонью, осколки вонзились в кожу. Впотьмах он извлек изогнутые стекляшки из раны, чувствуя, как по руке течет кровь. Уловив запах масла, пролитого на пол, он отыскал фонарь.

Онемевшие пальцы не слушались, так что пришлось долго возиться с кремнем, прежде чем удалось зажечь лампу. В колеблющемся свете его взгляд выхватывал из темноты ряды скамеек и вдруг наткнулся на тело высокой женщины, лежавшей на полу, словно уроненная статуя. Он различил стройную фигуру, темные волосы, кожу, смуглую и гладкую, как шоколадная глазурь. Ее глаза были широко раскрыты, губы влажны, но женщина не издала ни звука, не подала никакого знака, что видит что-либо.

Трясущимися руками он поднес фонарь к ее лицу. Никакой реакции. Фонарь осветил его самого: хорошо сложенный мужчина среднего роста и неопределенного возраста, с голубыми глазами, взъерошенными волосами и жиденькой бородкой. Бледную кожу прорезали глубокие складки.

На лице мужчины была гримаса отчаяния.

— Таллия! — воскликнул он, и это был крик боли. — Умоляю тебя, очнись!

Подавленный, он качался, стоя на коленях, и, дрожа, вновь склонился над ней. Положив окровавленные руки ей на лоб и затылок, он пытался открыть заблокированные каналы мозга. Напряжение было столь велико, что дыхание, вырывавшееся у него из груди, напоминало стоны.

Топот ног в его голове звучал теперь так оглушительно, что он не мог сосредоточиться. Мужчина прикрыл глаза, но от этого образы стали лишь ярче, чем прежде: одна шеренга солдат за другой. Разум, направляющий их, — его враг — был холодным и безжалостным, как машина.

— Таллия! — закричал он. — Помоги! Иггур идет за мной. Зрачки женщины, сократившиеся до темных точек, расширились, и она узнала его.

— Мендарк! — прошептала она.

Мужчина обнял ее. Слезы заблестели у него на ресницах. Они с трудом поднялись на ноги, шатаясь и опираясь друг на друга. Внезапно Таллия начала вращать глазами, и комната медленно закружилась перед ней. Мендарк крепко держал ее, пока Таллия не обрела равновесие.

— Что случилось? — спросила она. — Я ничего не помню. — Мендарк поднял фонарь высоко над головой. В зале царил хаос: столы и скамьи перевернуты, лампы разбиты, бумаги разбросаны, на полу тут и там человеческие тела.

— Тензор нанес удар по Тайному Совету, — ответил он мрачно.

— Тайный Совет? — Таллия потерла лоб, как будто могла таким образом заставить снова работать свой мозг.

— Я созвал Великий Тайный Совет, — объяснил Мендарк, — чтобы отобрать Зеркало у Тиллана и освободить Карану.

— Я не могу вспомнить, — пожаловалась Таллия, качая головой.

— Иггур уже близко. Я чувствую его ненависть. — Таллия не стала уточнять, что он хотел сказать. Мендарк был чувствительником. Он знал.

— Тензор использовал против Тайного Совета оружие, разрушающее мозг, — продолжал Мендарк. — Ужасные чары.