Морис Дрюон - Крушение столпов

– Что случилось? – спросил Габриэль.

– Госпожа графиня…

– Так, ну что – «госпожа графиня»?

– Она упала со своего балкона. Она… убилась она.

Габриэль издал такой рев, что Лавердюр пришел в восторг… «Ну, все в порядке, – подумал доезжачий, – этого человека нелегко сбить».

Габриэль бросился было бежать, затем метров через сто перешел на быструю ходьбу: Карл Великий во время пути трижды повторил то немногое, что знал.

– В общем, решили, что господин граф, верно, пошел в лес с Лавердюром – так оно и вышло, – заключил он, – и вот меня послали предупредить. Да только господин граф ушел дальше, чем думали.

Перед замком сбились в комок возбужденные, испуганные люди: под лоджией стояла группка слуг и крестьян, глядя то на упавшие камни, то на зияющий провал на фасаде наверху.

– С виду-то оно прочное, – шептались в толпе, – а на самом деле все старое, прогнившее, и вон оно как потом получается…

– А кто же ее нашел-то?

– Да вроде Флоран. И она была в ночной рубашке…

– Бедная женщина!

– А ну, не стойте тут, – сказал Лавердюр, обращаясь к толпе. – На что это похоже – глазеть тут, когда у хозяев такая беда.

И он стал переворачивать осыпавшиеся камни, чтобы удостовериться, не осталось ли на них следа от его сапога.

А Габриэль исчез в замке.

Тело Жаклин было отдано в руки госпожи Флоран и госпожи Лавердюр. Обе женщины с глазами, полными слез, уже приступили, с ловкостью опытных в этом деле крестьянок, к омовению тела и успели превратить спальню в освещенный катафалк.

– Госпожа графиня-то как раз и причастилась вчера, перед Рождеством, – прошептала госпожа Лавердюр, шмыгая носом, – так что никаких грехов она с собой не унесла.

В комнате уже столько ходили – от двери к кровати и от кровати к лоджии, – что на паркете невозможно было обнаружить какие-либо следы.

Труднее всего оказалось Габриэлю держаться как надо не перед трупом, а перед старой госпожой де Ла Моннери. Он решил закрыть голову руками и разрыдаться. А коль скоро нервы у него были на пределе, это вовсе не было ему трудно и даже пошло на пользу.

– Как подумаю… как подумаю, что она была со мной так несчастна… – пробормотал он и сбежал к себе в комнату.

Госпожа де Ла Моннери, желая понаблюдать за Габриэлем, постаралась не плакать, лицо ее было уже настолько обезображено возрастом и одиночеством, что горе ничего не могло тут добавить.

А Лавердюр пошел к маркизу. Этого последнего известили о случившемся с излишними предосторожностями…

– Ах, бедняжка! – только и сказал маркиз.

Когда вошел Лавердюр, маркиз препирался с Флораном.

– Но господин маркиз не может надевать сегодня желтый охотничий костюм, – говорил камердинер. – Господин маркиз ведь в глубоком трауре.

– Ну так наденьте на меня черный костюм! – воскликнул слепец. – Что вы можете доложить, Лавердюр?

– Так вот, господин маркиз, в отъемном островке у нас большой олень и там же еще трехгодовалый кабан… Но из-за смерти племянницы господина маркиза… само собой…

Слепец с минуту молчал.

– Ну и что? Вполне возможно поохотиться на трехгодовалого. Кабан же черный! – воскликнул он. – И это никого не шокирует. Ну, идите на зверя, Лавердюр, можно даже и без хозяев. Не то собаки выйдут из формы… А вечером вы мне расскажете.

Лавердюр только вышел от маркиза, как ему сказали, что его просит госпожа де Ла Моннери.

– Лавердюр, это мой зять убил мою дочь? – спросила старая дама с черной бархоткой на дряблой шее.

– Но, госпожа графиня…

– Бросьте, бросьте, не рассказывайте мне сказок, мой друг! Женщина не выйдет среди зимы на балкон в ночной рубашке. Она накинет халат. Он же вернулся пьяный?.. Вы один это знаете. Что же, если вы не хотите мне отвечать… Представьте себе, сегодня утром я слышала шум, вот так-то! Вас это удивляет… Так вот, я потребую полицейского расследования. И тогда станет ясно, зять мой ее убил или кто-то другой… или же никто.

– Видите ли, госпожа графиня…

– Говорите громче!

Тут Лавердюр впервые потерял терпение.

– Мне, может, надо сказать госпоже графине что-то с глазу на глаз, – громко произнес он, – но раз госпожа графиня при всем моем уважении слышит только ночью, а днем – нет, так мне, верно, лучше взять городской барабан да и прокричать то, что я хочу сказать, на главной площади.

– А, ну да… хорошо, – досадливо проговорила госпожа де Ла Моннери. – Я готова вас слушать, где захотите.

– Если бы мадам соблаговолила пройти на псарню, когда ей заблагорассудится… будто ей хочется поглядеть на любимых собак своей дочери… – сказал Лавердюр снова вежливым и уважительным тоном.