Семён Цвигун - Мы вернёмся (Фронт без флангов)

– Что с вами? Не больны ли вы? Млынский положил ладонь на плечо Алиева, ответил:

– Хуже, Хасан Алиевич. У меня большая неприятность. Прочтите, – и протянул политруку письмо жены.

Алиев подошел поближе к окну, пробежал глазами письмо, встревожился.

– Если не секрет, как письмо попало к вам?

– Охрим принес. Человек он наш, но пришел по заданию немцев. Письмо ему вручили для передачи мне гестаповцы.

– Почерк-то чей?

– Вроде ее рука, и решительность тона ее. В то же время от письма несет чужим, чуждым жене. Как бы вам это понятнее пояснить? В данном случае содержание письма чуждо духу моей Анны Сергеевны. Она не такая, чтобы просить помощи для себя. Она сама старается преодолеть любую трудность, встретившуюся ей на пути, и страшно ранима, когда ей предлагают руку помощи. Чтобы самой попросить – никогда. А вот помогать другим – ее страсть. Уж свою Анну Сергеевну я знаю хорошо! Чтобы не волновать меня, не причинить малейшего огорчения, она будет молчать, готова пойти на любое испытание. Из-за самолюбия, из-за обостренной гордости какой-то. А тут "опасность", "приезжай", "увези", "умоляю". Нет! Не ее это слова, чужие!

– Как бы там ни было, но если ваша семья действительно схвачена гестапо, надо подумать, как помочь.

– Спасибо, Хасан Алиевич, за участие в моем личном горе, только мы вряд ли можем помочь. Гестаповцы определенно захватили жену и сына для того, чтобы заманить в ловушку не только меня, а главное, наш отряд. Ведь они отлично понимают, что один я ничего не могу сделать. И тут, решая этот вопрос, слишком мало ошибиться нужно, чтобы накликать на отряд непоправимую беду. На мой взгляд, есть лишь одна возможность: обратиться за помощью к подпольщикам, действующим в городе.

Млынский передал в деталях свой разговор с Охримом.

– Так это же здорово! – воскликнул политрук. – Самойлов с товарищами обязательно поможет! Надо подумать, как нам через Охрима связаться с ним. А теперь, Иван Петрович, разрешите доложить результаты разведки. По данным местных жителей и наблюдениям наших людей, охрану железнодорожного моста несет взвод эсэсовцев, личный состав которого размещен в небольшом здании, что в ста пятидесяти – двухстах метрах южнее моста. Взводом командует штурмфюрер Зиберт. В дневное время охранную службу несет парный наряд, которому придана овчарка. Ночью охрану осуществляют два подвижных наряда. Интересующая нас воинская часть оказалась ротой СС. Она охраняет склады с оружием, боеприпасами и продовольствием. В течение недели немцы каждый день завозят на территорию части авиабомбы, снаряды, пользуясь при этом большими крытыми машинами. Во главе роты стоит оберштурмфюрер Мольтке. Строительство аэродрома последние пять-шесть дней ведется весьма интенсивно. Количество занятых на строительстве солдат, в том числе военнопленных, возросло. Отмечено прибытие новых партий автомашин и грейдеров. Вчера на аэродроме впервые приземлилась группа истребителей "мессершмитт". Шесть самолетов. И двенадцать бомбардировщиков. Фридрих не обманул.

Командир отряда и политрук условились: создаются две боевые группы. Одна должна взорвать мост, другая – ликвидировать роту СС и сжечь складские помещения. В ходе операции захватить оружие, боеприпасы и продовольствие.

Только вышел Алиев, зашел Серегин. Присел столу, поправил усы.

– По лицу вижу, с доброй вестью пришли, – обратился к нему майор.

– Вы как в зеркало посмотрели, весть действительно хорошая. Сержант Бондаренко возвратился. Помните, мы его посылали с донесением в штаб армии?

– Помню, как же. Студент Бауманского училища.

– С ним был рядовой Иванов. На самой линии фронта их обнаружили немцы, открыли по ним стрельбу. Бондаренко отстреливался, дав возможность Иванову перейти линию фронта. Самого его тяжело раненного немцы забрали в плен. Освободил его Охрим.

– Это хорошо, что он вернулся, – отлично знает немецкий язык. Только почему немцы ему жизнь даровали? Постойте, постойте! Охрим его освободил? А ну-ка позовите поскорее Бондаренко. В этой истории не должно быть белых пятен.

Бондаренко подробно рассказал, что с ним случилось. Немцы издевались, били. Смерть казалась величайшим благом. Чтобы положить конец мучениям, он заявил на очередном допросе, что сражался в отряде Млынского и гордится этим. Думал, что после такого заявления его тут же расстреляют, но, к его удивлению, гитлеровцы не только прекратили избиения, но даже стали лечить, сносно кормить.