Семён Цвигун - Мы вернёмся (Фронт без флангов)

– О каком это решении вы говорите? Я что-то не понимаю вас.

Петренко перегнулся через стол, зашептал:

– Утром немцы начнут сжимать кольцо. Передавят нас как мух. Я умирать не хочу. Не хочу, чтобы умерла и ты. Ты должна жить! Для меня! Слышишь?

Он помолчал, оглянулся.

– Бросим все к черту! Подумаем о себе. Давай попытаемся выйти из окружения вдвоем. Этой же ночью. – Как бы спохватился: – Сейчас же. Через час может быть уже поздно.

И тут Зиночка решила проверить не столько этого человека, ставшего ей противным, сколько себя. Может, не поняла его?

– А если немцы поймают нас?

– Не поймают! – поняв по-своему вопрос, ответил Петренко. – Мы сами придем к ним. Добровольно, Положим конец нашим мытарствам, скотской жизни. В лесу и не заметишь, как одичаешь, превратишься в зверя…

– Предатель! – выдохнула Зиночка.

Откуда взялась ловкость: одним прыжком очутилась у двери, рванула ее и скрылась. Сгоряча не почувствовала, как больно задела бедром за угол стола, не слышала, как загремели на пол чайник, кружка и тарелка. И не знала Зиночка, что за тонкой перегородкой насторожились раненые, встревоженные непонятным шумом.

Встревожился и Петренко, никак не ожидавший, что Зиночка, казавшаяся ему тихой, безвольной, вдруг проявит такую несговорчивость, решительность. Ему представилось, как Зиночка, запыхавшись, кричит Млынскому: "Петренко – предатель!", как уже бегут сюда, достав из кобур пистолеты, и Млынский, и Алиев, и этот Вакуленчук. Он-то знает их суд: раз-два, и к стенке!

Заметил стоявший в углу автомат, занес над собой и с маху ударил по оконной раме. Она разлетелась вдребезги. Выпрыгнул в окно, перелез через низкий заборчик и, боясь оглянуться, скрылся в темном лесу.

Млынский и Алиев заканчивали беседу с дедом Матвеем, когда в комнату вбежала Зиночка. От быстрого бега, от волнения она задыхалась и не могла поначалу ничего сказать: к горлу подступил комок, перекрыл дыхание.

– Что случилось, Зиночка? – тревожно спросил Млынский. – На вас лица нет.

– Петренко – предатель! – задыхаясь, проговорила девушка. – Вот только сейчас, несколько минут назад, он предлагал мне уйти к немцам. Вместе с ним.

– Подлец! – гневно бросил майор. – И к Алиеву: – Немедленно арестуйте!

– Слушаюсь, – ответил Алиев и бросился выполнять приказание, на ходу расстегнув кобуру пистолета.

В комнате Зиночки были раненые. Перебивая друг друга, они стали рассказывать Алиеву, что услышали, как что-то упало, загремело, потом голос Зиночки: "Предатель!" Затем сильный треск, звон стекла…

– Петренко где?

– Не знаем.

Алиев подошел к разбитому окну, зажег электрический фонарик и, направив яркий пучок света в заоконную темень, на сырую землю, увидел отчетливые следы.

Сомнений не оставалось: Петренко бежал.

С группой бойцов Алиев вел поиск всю ночь. Возвратились на рассвете измученные, промокшие насквозь. Предателя не нашли.

Когда Алиев доложил Млынскому, тот задумался. И было от чего.

– Сейчас наша задача усложняется, – сказал майор, – и основательно. В топи Черного леса мы, конечно, не пойдем, но все равно Петренко многое знает. Пригласите командиров.

Гонимый страхом, Петренко бежал и бежал без оглядки, скользя на мокрых листьях, падая, держа руки впереди, чтобы не наткнуться на дерево, не выколоть глаза. Березы и ели хлестали по лицу, по спине, и Петренко чудилось, что его догоняют и вот-вот схватят, ударив сзади.

Дыхание занялось. Тяжело дыша, он опустился на колени, трусливо огляделся и только сейчас понял, что в такую темень, да еще в дождь, найти его не так-то просто.

Все равно, отдышавшись, опять побежал, скользя и падая, налетая на кусты.

Ноги нащупали тропу, засыпанную ворохами опавших листьев. Она бежала в том же направлении, что и он. Боясь потерять ее, останавливался, ощупывал ее трясущимися руками, исколотыми колючей хвоей.

На рассвете лес расступился, тропинка круто свернуло влево, а прямо засинела утренним туманом река.

"Не заблудился! Вышел!" – хотелось крикнуть от радости: Петренко знал, что по ту сторону реки – немецкие войска.

Опираясь на автомат, стал медленно скользить по крутому глинистому спуску к пологому берегу.

Назад пути нет: сам отрезал его. Теперь перебраться на тот берег и – да здравствует новая жизнь! Жизнь для способных, одаренных, мечтал Петренко. Уж себя-то, конечно, он относил к числу способных, одаренных. Твердо считал, что большевики его не оценили, почему он на службе продвигался медленно: прошел срок службы, установленный для старших лейтенантов, а капитана так и не увидел, потому что был на должности не капитанской. Теперь-то его способности будут признаны. Немцы – культурные люди, поймут его. Теперь-то он развернется.