Пётр Федоренко - Лепта

Но самое главное! Общество продлило ему пребывание в Италии еще на два года! Вот за что надо в ноги поклониться графу Мусину-Пушкину и Григоровичу…

В этом же пакете важная бумага из Академии художеств, которая признала Александра Иванова своим действительным членом. И еще восторженное батюшкино письмо. Он первым увидел картину, когда ее развернули. Для него это самая дорогая минута в жизни. Теперь все узнают, что Ивановы — настоящие художники…

Неужели у него есть еще два года? — Александр не верил своему счастью. Теперь — за работу!

Анна подсказала Александру: неподалеку от пьяцца дель Пополо, в тихом переулке Вантаджо, пустует мастерская, какую он ищет. Большая, с высокими окнами. Он сбегал, посмотрел: студия пришлась по душе. Но три дня еще не решался снимать. Снимешь — и все пути для отступления отрезаны. Надо будет приниматься за большую картину. А страшновато. Но была — не была… Снял.

По дороге домой, на пьяцца дель Пополо неожиданно встретил Александра Ивановича Тургенева, милого, нестареющего непоседу. Опять он путешествует, опять в Ватиканском архиве копается. Хоть не коротко знакомы, обнялись, и первые слова их были о Рожалине:

— Вот участь… Холера скосила его в тот же день, как прибыл в Петербург.

— До сих пор не могу поверить!

— И ведь еще какая печаль: все, что он писал здесь, в Италии, желая способствовать нравственному совершенствованию общества, — все сгорело на таможне. Говорят, от неаккуратности истопника вспыхнул пожар.

Для Александра это тяжелая новость. Четыре года неустанного добросовестного труда на благо России. И вот — нет ничего…

— Ранняя, воистину безвременная утрата, — сказал Тургенев. — Мне, дорогой Иванов, выпало пережить подобное. Мой брат Андрей {42} 42 Мой брат Андрей — Тургенев Андрей Иванович (1781—1803) — поэт, друг В. А. Жуковского. В своей «Хронике русского» Александр Иванович Тургенев упоминает о встрече с А. Ивановым и разговоре о Н. Рожалине. умер юношей. Он был талантливым поэтом… Сколько он мог бы совершить! Как он хотел служить отечеству… Я вам его стихи прочитаю.

Он помолчал, вспоминая, и стал читать неожиданно высоким голосом:

Тургенев вдруг оборвал чтение, белоснежным платком вытер слезы.

— «Не кровь течет, но пламя в них», — повторил он, немного погодя, и добавил: — Я знаю, таков был и Рожалин, таков был Веневитинов, таковы были юноши — участники заговора 14 декабря, погребенные теперь в снегах Сибири. Каждый из них, как Пушкин сказал о Ленском, «для блага мира иль хоть для славы был рожден…».

Тургенев придвинулся совсем близко, сказал тихо:

— Вы, дорогой Иванов, из их поколения. Вам продолжать поприще Рожалина, служить отечеству!

И еще добавил:

— Слышал о ваших успехах. Поздравляю! Рад за вас. Однако, судя по двухфигурной композиции, великие итальянцы не подвигнули на грандиозное полотно?

Александр поколебался и сказал-выдохнул:

— Подвигнули!

В это «подвигнули» вложил огромный смысл. Это была клятва Рожалину, который хотел много добра сделать России и не успел, это была клятва служить отечеству.

— Подвигнули! — повторил Александр…

— Вот и правильно! — Тургенев обнял его, прощаясь.

— Как вы, Александр Иванович, поступили с крестьянами? Помнится, желали-с отпустить на волю… — вдруг спросил Александр.

— Что можно — сделано, дорогой Иванов, моя помещичья совесть чиста, — улыбнулся Тургенев, поправляя густые, но уже сильно побелевшие волосы.

— Ну и что же? Жизнь вольных крестьян преобразилась? Они не знают несправедливости и гнета?

Тургенев вместо ответа махнул рукой.

— Вот вы где! — раздался рядом бодрый голос Кваснина. — Здравствуйте!

Улыбка у него обаятельнейшая.

— Александр Андреевич, Лапченко покидает Рим. Проводить следует.

— Да, да! Конечно…

Кваснин принял горячее участие в судьбе Григория: списался с графом Воронцовым, отыскал докторов, выхлопотал деньги на дорогу в Россию. Григорий покидал Рим навсегда. Теперь уж ему не быть художником.

Григорий простудился в Понтийских болотах, куда ездил с Александром писать этюды. Простуда скоро прошла, но вдруг заболели глаза. Появилась светобоязнь. Предметы виделись сломанными. Потом стали расплываться их очертания, потом все исчезло…