Анри Труайя - Алеша

– Все газеты объявляют об этом на первых страницах. Этот пес сдох позавчера, 21 января 1924 года. Советская Россия, похоже, в трауре. Но для нас здесь – это праздничный день! Теперь возродились все надежды!

Елена Федоровна ласково возразила:

– Не горячись, Георгий. Ленин уже два года не стоял у власти. Вчера он был болен, парализован, сегодня умер. В чем разница? Уже при жизни его заменил триумвират. Зиновьев и его единомышленники продолжат ту же политику…

– Не уверен! Не уверен! – возразил Георгий Павлович, нервно стуча пальцами по столу. – Народ обожал и боялся Ленина. Он исчез – и все здание может рухнуть!

Алексей наблюдал за отцом, таким восторженным, за всегда осторожной матерью и с грустью понимал, как он далек от них. Какое ему дело до Ленина? Почему они хотят, чтобы он по-прежнему интересовался тем, что происходит в СССР? Чтобы положить конец спорам родителей, он тихо сказал:

– Мама, давайте обедать! Мне нужно идти в лицей…

– Ну конечно, о чем я думаю! – воскликнула Елена Федоровна. – Я все сделаю быстро. Ветчина, крутые яйца, салат…

– Скромное меню, но сегодня вечером мы наверстаем, – постановил Георгий Павлович. – Никогда ни одна смерть не доставляла мне столько удовольствия! Мы отметим событие шампанским. И я попрошу прийти Болотовых. Они очень близки с Милюковым, который руководит «Последними новостями». У них конечно же информация из первых рук. Будет очень интересно!..

Вдруг он вспомнил о сыне и добавил, хлопнув его по плечу:

– Мы выпьем также за твой успех, дорогой!

Опустив голову, Алексей пробормотал:

– Спасибо, папа.

От обиды на глаза навернулись слезы. Он поторопился вернуться к товарищам в лицей. Отказался от крутого яйца, съел кусочек ветчины, немного салата, выпил стакан воды и ушел, оставив мать и отца наедине с их русскими мечтами.

Он рассеянно прослушал урок географии, обменялся записками со своим соседом Лавалеттом и, когда ученики вышли на переменку во двор, присоединился к группке, обсуждавшей будущее открытие международной зимней спортивной недели в Шамони. Назывались имена норвежских, финских, американских чемпионов… Алексей перебил их, чтобы спросить, знают ли они о смерти Ленина. Все признались, что нет. Это событие не интересовало их. Некоторые даже не знали, кто такой Ленин. В который раз Алексей отметил дистанцию, отделявшую его от этих беспечных французов, поглощенных криками во дворе, короткими потасовками, сумасшедшей беготней и игрой в мяч. Тем временем к мальчикам, разговаривавшим с Алексеем, подошел Тьерри Гозелен.

– Что касается Ленина, то я в курсе, – сказал он.

– И что ты об этом думаешь? – спросил Алексей.

Тьерри нахмурил брови, что сделало его старше как минимум года на три. У него было острое с орлиным носом лицо, черные пронзительные глаза и прямые волосы. Грудь впалая. Спину уродовал горб. Из-за этого он не посещал уроки физкультуры. Никто не любил его в классе, но его отличные оценки и спокойная уверенность внушали насмешникам почтение. Он заграбастает, конечно же, все призы в конце года.

– Это очень важно в международном плане, – с расстановкой произнес он.

Взрыв дурацкого хохота раздался в ответ на эту сентенцию. Тьерри пожал плечами и презрительно удалился. Алексей нагнал его.

– Мои родители думают так же, как и ты, – сказал он.

– Я и не сомневался! Предполагаю, что все русские белые сейчас ликуют!

– Это так.

– А ты, Крапивин?

– Я не знаю! – вздохнул Алексей. – Это так далеко! Мне кажется, что это меня не касается, что это меня больше не касается. Понимаешь?

Консьерж застучал в барабан. Переменка кончилась. Алексей и Тьерри Гозелен присоединились к товарищам, которые строились, чтобы вернуться в класс. Они оказались плечом к плечу во второй шеренге.

– Поговорим еще об этом, – прошептал Тьерри Гозелен.

И, подмигнув, заключил:

– Я рад, что ты второй по французскому. Но еще лучше было бы, если бы мы оба были первыми.

Эта единственная фраза окрылила Алексея. Второй раз в течение дня он одержал победу над товарищами. Он даже спрашивал себя, что больше его обрадовало – второе место по французскому или дружба, которую открыто проявил такой замечательный парень, как Тьерри Гозелен. Шагая рядом с ним по коридору, он с силой пожал его руку. Сухую, горячую руку.

На уроке естествознания он думал о своей удаче и время от времени посматривал в окно на часы колокольни, надпись на которых золотыми буквами по черному фону провозглашала вечную истину: «Все часы ранят, последний убивает».