Анри Труайя - Оноре де Бальзак

В таком водовороте событий невозможно было заняться чем-то серьезным, пришлось опять взяться за пьесу. Три акта «Мачехи» были прочитаны директору театра «Историк» Ипполиту Гоштейну и Мари Дорваль, которая дала согласие на главную роль. Гоштейн настаивал, чтобы вторая женская роль досталась его любовнице. Случилось так, что у Дорваль умер четырехлетний внук, она решила на время покинуть сцену, та смогла занять место примы. Начались репетиции. Взаимная ревность женщины и ее падчерицы из-за молодого человека, в которого обе влюблены, попытка отравления, ловко скроенная интрига, бодрые диалоги. Оноре уже подсчитывал сбор от грядущих представлений. На премьере, двадцать пятого мая, публика устроила овацию. Благосклонной была и критика. «Это его первый настоящий успех в театре», – написал Жюль Жанен. Теофиль Готье приветствовал рождение нового драматурга, который внесет свежую струю в сценическое искусство. Увы! Момент был выбран крайне неудачно, привлечь толпы зрителей не удалось: то тут, то там вспыхивали мятежи, люди предпочитали сидеть по домам и не высовываться. На втором представлении зал был почти пуст. Гоштейн заявил, что в сложившейся ситуации после тридцатого мая снимет пьесу, а труппа отправится в Англию. Итак, «Мачеха» принесла автору всего пятьсот франков. Ему грезились астрономические суммы, неудача ошеломила: «Никто не идет в театр, ведь на каждом углу есть клубы! Когда я думаю о современной Франции, у меня разрывается сердце». Единственное, за что он может уцепиться в этом вихре, – Ганская: «Посреди общих несчастий и личных неудач меня поддерживает и заставляет жить одно только чувство. Без моей Евы я давно бы умер от горя… Да, без вас мне не жить, я уверен в этом: видеть, как после двадцати пяти лет работы, в свои пятьдесят лет и одиннадцать месяцев занятое с таким трудом и столькими стараниями положение невозможно более удерживать пусть даже еще более напряженными трудами, это все равно что потерять веру в Высшую Силу».

В субботу третьего июня стало известно о новом всплеске насилия в столице. Жан де Маргонн предлагал перебраться в Саше, Оноре решил воспользоваться этим дружеским приглашением. Ему казалось, что вдали от парижских беспорядков обретет необходимый для работы покой, хотелось завершить только-только начатую пьесу «Мелкие буржуа», быть может, набросать еще несколько комедий. Но его вдруг одолела болезненная лень. Маргонн, овдовевший в 1841 году, вел существование спокойное, размеренное, полное комфорта. Дом часто навещали друзья, с которыми тот обедал, играл в вист. Много ели, наслаждались винами. «Мне здесь так хорошо физически, что любые всплески умственной активности, столь уместные в Париже, сходят на нет, мне трудно заставить зазвучать струны, необходимые для работы», – делится Бальзак с Евой. Кроме того, у него сердцебиение и одышка, он с большим трудом поднимается по крутой лестнице. А из Парижа приходят новости одна тревожнее другой: митингующие ходят по улицам, требуя «работы и хлеба». Двадцать второго июня Исполнительный комитет, приказавший ранее закрыть национальные мастерские, передает генералу Кавеньяку всю полноту военной власти, дабы он успокоил недовольных. Те ответили возведением баррикад на улице Сен-Дени, скоро центр и восток столицы оказались охвачены восстанием. Последовало кровавое подавление бунта и бесчисленные аресты. Поговаривали, что «июньские дни» обошлись в двадцать пять тысяч погибших. Большими оказались потери и в рядах Национальной гвардии. Театры закрылись. Ламартин утратил всякий авторитет. Народ обезумел и не знал, что делать. Бальзак радовался, что вовремя удрал в Саше, так как в Париже попал бы под мобилизацию в Национальную гвардию и, несомненно, пал бы во время очередной атаки на баррикады: «Моя фигура была бы хорошей мишенью для мятежников», – шутил он. Но шутка эта отражала глубоко запрятанный страх. Маргонн опасался, что передряги начнутся и в провинции, и подумывал перебраться еще куда-то. Саше не казался ему больше надежным убежищем. А Оноре вдруг решил во что бы то ни стало вернуться к себе на улицу Фортюне.

Он расстается с Саше шестого июля и приезжает в обескровленный, повергнутый в ужас Париж. К счастью, дома его ждут письма Евы, при виде их писатель оживает и отвечает ей: «Это рай! Утолить жажду, не отрываясь от источника вашей души, прожить два месяца вашей жизни за два часа, описать это невозможно… Посреди угрюмого, пустынного Парижа, Парижа, который покинула почти треть его жителей, я испытываю радость, и вы знаете, почему: я вижу, что вы любите меня так же, как я вас». Ева не довольствовалась одними письмами, прислала еще и десять тысяч франков, благодаря чему он смог спасти акции, которые, конечно, пойдут вверх, едва будет закончено строительство железнодорожной сети. Неожиданно «Комеди франсез» предложила ему выплатить авансом пять тысяч франков за «Мелких буржуа». И вот уже мечты о сценическом варианте «Человеческой комедии». Хватит ли только сил и времени?