Анри Труайя: Свет праведных. Том 1. Декабристы

– Ваша светлость, они отрежут нас от полка! Надо что-то делать!..

Толпа прорвала ограждение и высыпала между взводом пехотинцев, которым командовал Николай, и остальным батальоном, уходившим все дальше. В мгновение ока русские оказались окружены сотней радостных, возбужденных людей.

– Позвольте нам пройти, господа, – начал офицер. – Вы же видите, что задерживаете движение. Освободите улицу!..

– Да он говорит по-французски совсем как мы!.. А нас уверяли, что это – варвары!.. Откуда вы, милый молодой человек?..

Искренне тронутый, тот думал было ответить, но только напрасно потерял время: его лошадь, зажатая толпой, не могла сделать больше ни шага, не раздавив кого-нибудь. Хорошенькая блондинка, дерзко глядя на него, теребила уздечку.

– Оставьте, мадам, – выдохнул верховой. Потом поднялся в стременах и закричал: – Если вы не разойдетесь, я прикажу своим людям применить силу.

И повторил то же самое еще раз, по-русски. Нахмуренные брови, казалось, должны были придавать лицу воинственное выражение. Ответом ему был металлический звук за спиной – солдаты держали оружие наперевес, готовые к атаке. Толпа расступилась.

– Вперед! – скомандовал, покраснев, Озарёв.

Вскоре его взвод догнал полк: вновь весело и громко зазвучали трубы, пехотинцы зашагали в ногу с товарищами. Жители столицы все так же приветствовали их появление. На углу бульвара движение остановилось, командиры проверили строй. Николай был слишком взволнован при мысли, что пройдет парадным шагом мимо царя именно там, где был обезглавлен последний французский король.

Неожиданно фасады домов расступились, полк оказался на бывшей площади Людовика XV, заполненной разноцветной толпой, воздух дрожал от рева труб и гула барабанов. Государи-союзники, верхом, были в конце зеленого проспекта. Гвардейцы Литовского полка, строем по тридцать, шли, словно хорошо отлаженные автоматы. Вытянув саблю книзу, повернув голову направо, насколько хватало сил, Озарёв приближался к императору. Тот одет был в форму кавалергардов, на груди – голубая лента ордена Святого Андрея. Плечи казались шире под тяжелыми позолоченными эполетами, зеленая треуголка, украшенная перьями, сдвинутая немного набок, оттеняла лицо – поразительно молодое, серьезное. Прекрасная серая кобыла была когда-то подарена ему Наполеоном. Его окружали прославленные военные, но молодой человек видел только Александра – освободителя, обезглавившего гидру, Агамемнона нового времени. Доля секунды – и вот уже эта великолепная картина не более чем воспоминание.

Ближе к вечеру начал накрапывать дождь. Литовский полк, пройдя парадным шагом через весь Париж, остановился лагерем на полях близ деревни Нейи. Сложили оружие, разбили три палатки – для командира и офицеров из его окружения, предполагалось, что задержаться здесь долго не придется. Но часы шли, никакой команды не поступало.

Николай решил пройтись. Полковое знамя, которое воткнули прямо в землю, охраняли двое часовых, фонарь, стоявший рядом, освещал их, будто актеров на подмостках. Дождь прекратился. Солдаты, сняв мундиры, на корточках сидели вокруг костра, скорее дымившего, чем горевшего, разговаривали. Кто-то пришивал пуговицу, счищал грязь с подошв, кто-то обтачивал палочку, просто чтобы чем-то заняться, ординарец выбивал пыль из офицерской шинели. Ржали на привязи лошади. Старый усатый барабанщик учил своему искусству юношу шестнадцати лет, больше походившего на переодетую девушку. Возвратился наряд – дежурные принесли воду. У котелка раздавались взрывы смеха. Озарёв почуял запах щей и понял, что проголодался. Офицерский паек был скромным: селедка, каша, сыр. Его личные запасы остались в багаже, который исчез накануне вместе со всем обозом и людьми, к нему приставленными для охраны. Молодой человек беспокоился, удастся ли ему вновь свидеться со своим слугой Антипом – хитрым, ленивым, болтливым, но одним из самых умных крепостных его семьи, за что отец и доверил ему сопровождать сына. «Не отходи от него ни на шаг! Не спускай с него глаз! Ответишь мне за него собственной шкурой!» Бравый офицер до сих пор слышал это грозное напутствие и вновь видел родителя, стоящего перед испуганно собравшимися у крыльца крестьянами: стальной взгляд, ноздри раздуваются. За ним – Мари, младшая сестра Николая, бледная, беспомощная, сердце сжималось при вспоминании о ней. Их мать умерла шесть лет назад, эта потеря еще больше сблизила их. Как там она, в их Каштановке, рядом с подозрительным, обидчивым, страдающим всевозможными маниями батюшкой? Письма в Россию шли долго: «Завтра напишу ей и расскажу обо всем: сражение, Париж, как прекрасны были на параде мои солдаты…»