Анри Труайя - Свет праведных. Том 2. Декабристки

…В гостиную входит молодой офицер вражеской армии. Высокий, светловолосый, на загорелом лице сверкают белые зубы. Смотрит на нее почтительно, восторженно. От тех прекрасных лет осталось так мало – тающий след наподобие того, что прочерчивает в небе брошенный мальчишкой камень. Софи прижала руки к груди. Где-то под ветром захлопали ставни. И ей вспомнились иные ночи в Каштановке, яростный шум деревьев вокруг дома, черные ели под снегом вдоль аллеи, бубенцы тройки вдали… Радостные голоса кричат: «Барыня! Барыня! Кто-то едет!..» Давным-давно никто ее не называет барыней.

В дверь постучали. Явилась Валентина – улыбающаяся, с чашкой бульона на подносе. Софи знаком ее подозвала. Все в ее жизни теперь так покойно, безмятежно! Неужели и впрямь битвам настал конец?

Как ни отговаривала Софи Дельфину, та пожелала непременно проводить подругу до Северного вокзала. Прибыв за три четверти часа до отхода поезда, дамы устроились в зале ожидания для пассажиров первых классов и теперь молча сидели бок о бок, выпрямившись, раскинув широкие юбки. Вечерело. От нескольких высоко подвешенных ламп падал белый газовый свет. Дверь поминутно распахивалась, впуская все новых путешественников. Господа в высоких черных цилиндрах, дамы, закутанные в пыльники, принаряженные дети, грумы в сапогах с отворотами и фуражках с галунами, волокущие портпледы и корзины с провизией на всю семью. Разместив свой выводок на скамейках, мужчины собирались кучками, чтобы спокойно покурить и поболтать у двух монументальных каминов, придававших залу ожидания вид ренессансного замка. Повсюду, куда ни глянь, кованое железо, резное дерево и искусственный мрамор. За стеклянной стеной двигались яростно пыхтевшие, окутанные паром поезда. Пол дрожал, словно на мельнице. Каждый раз, как слышался свисток, женщины испуганно вздрагивали. Дельфина держала у лица платочек – очень уж сильный здесь стоял запах угля. Когда ждать оставалось всего-навсего двадцать пять минут, она снова взялась повторять Софи советы, продиктованные дружескими чувствами и жизненным опытом.

Железнодорожный служащий, подойдя к ним, сказал, что пора идти в вагон. Дамы вышли и смешались с толпой на платформе. Здесь уже не оставалось никакого различия между классами. Головы ошалело поворачивались все разом в одну сторону, как катятся яблоки из опрокинутой корзины. При свете газовых рожков Софи разглядела цепочку вагонов, у которых рабочие проверяли колеса, дымящий локомотив. Кто-то прокричал в громкоговоритель:

– Пассажиры на Кельн, Берлин, Штеттин!..

По наклонной стеклянной крыше стекали струи дождя. Порыв ветра ударил в лицо обеим женщинам. Впереди шел носильщик с вещами. Он помог Софи войти в вагон. Кринолин мешал ей, она с трудом влезла на подножку. Добравшись до купе, тотчас выглянула наружу. Дельфина стояла на перроне, пряча руки в меховую муфту. Ее напудренное, высохшее, как у мумии, лицо выглядывало из капора, сплошь покрытого сиреневыми и лимонными бантами. Она выглядела столетней старухой!

– Обещайте мне, что очень скоро вернетесь, – попросила она.

– Ну, конечно!

– Вы ведь знаете, что двадцать пятого ноября я устраиваю музыкальный вечер!

– Я не позволю себе об этом забыть!

– Значит, до скорой встречи!

– До скорой встречи!..

Они улыбались друг другу, тихонько поводили из стороны в сторону затянутыми в перчатки руками, однако поезд все медлил у перрона, никак не отходил. Минутная стрелка медленно ползла по циферблату часов, висевших над западной стороной прохода. Наконец раздался пронзительный свисток. Вагоны дрогнули, качнулись, стукнулись, увлекаемые слепой силой. Перед Софи медленно поплыли незнакомые лица. Она поискала глазами Дельфину, которая уже удалялась, уменьшалась, взмахивая крошечным платочком. Вокруг кричали:

– До свиданья! До свиданья! Счастливого пути! До скорой встречи!

– До скорой встречи! – в последний раз крикнула и Софи.

Но в глубине души она уже знала, что ей не хватит мужества продать своих крестьян и что она до конца своих дней будет жить в Каштановке.

Гудсон Лоу – губернатор острова Святой Елены, которому долгое время приписывали исключительную ненависть к сосланному туда Наполеону. ( Примеч. перев. )

Господарь – титул правителей Дунайских княжеств Молдовы и Валахии XIV–XIX веков, употребляемый в молдавских документах, написанных на русском языке в XVIII–XIX веках, а также в русской исторической литературе. ( Примеч. перев. )