Александр Волков - Царьградская пленница

– Почему дураки, деду? – вскинулся любопытный Митяй.

– А потому дураки, что не понимают: хрен редьки не слаще. Они думают, тут им будет привольное житье. Как бы не так! Здешние богачи закабалят их не хуже наших – новеградских, киевских и прочих. И еще потому они дураки, что долги их все равно не порушатся – жены и дети будут их отрабатывать…

К Ефрему робко подошел Неждан. Его круглое веснушчатое лицо пылало от смущения.

– Что тебе, парень? – ласково подбодрил его новгородец, любивший Неждана за веселый, милый нрав, за всегдашнюю услужливость, за ту незабываемую услугу, когда он вместе с Зорей спас Митяя от гибели на охоте.

– Ты, господине, заплатил своим воям по гривне серебра за послуги, чуть слышно заговорил Неждан. – Я, правда, за одни харчи рядился к тебе, но, может, ты и мне гривну дашь?

– Эвося? – На лице Ефрема выразилось веселое удивление. – А зачем тебе гривна серебра? Ведь батька твой на Подоле хороший нажиток имеет.

– Видишь ли, гуляя по городу, заглядывал я в лавки книжных списателей каллиграфов, по-здешнему. И узрели мы там с Зорей одну псалтырь, ах, хороша! Вот бы такую моему дяде, иноку Геронтию, подарить. Я ему обещал книгу из Царьграда привезти. Только за нее две номисмы просят, а по-нашему гривну серебра.

Любуясь разгоряченным лицом Неждана, купец сказал:

– А что же ты раньше молчал? Кабы не эти беглецы, мы бы уже морем плыли.

– Не о том я думал, господине. У меня только и было в мыслях, как помочь Светлане с Зорькой.

Купец в полной мере оценил благородство поведения Неждана. Давая парню деньги, он дружески пошутил:

– Может, добавить на убрус для Светланы?

Но тут лицо парня загорелось таким пожаром, что новгородец милосердно перевел разговор на другое:

– А что, псалтырь-то по-славянскому написана?

– Нет, по-ихнему, по-гречески, да отец Геронтий разберется.

И вот псалтырь, красиво переписанный минускулом, [130]с изящными миниатюрами-заставками, в простом, но прочном переплете был куплен.

Лютобор, который отправился с людьми на поиски беглецов, вернулся к вечеру.

Как и предполагал Хрисанф, они никого не нашли: беглецы запрятались крепко. Зато с Лютобором явились трое из тех, что сбежали в прошлые годы. Завидев на улицах предместий своих – русских, они сумели обмануть бдительность теперешних хозяев и ускользнули от их надзора.

Рассказывая о бесчисленных мытарствах, которые им пришлось претерпеть здесь, в чужой стране, беглецы со слезами на глазах просили принять их и довезти до родных краев.

Их просьба была удовлетворена.

Царьград покинули на заре. Его золотые купола, медные крыши дворцов, храмы и крепостные башни уходили под горизонт, терялись в рассветной дымке.

Единственный город во Вселенной, неповторимый город, переживавший последние десятилетия своей всемирной славы, [131]оставался за кормой русских кораблей.

Возвратившиеся беглецы как величайшей милости просили посадить их за весла. Они будут грести изо всех сил, и пусть их помощь будет слаба, но она хоть сколько-нибудь приблизит час возвращения на родину.

Рвался к веслу даже дед Ондрей Малыга.

Ефрем ласково уговаривал его:

– Ну куда ты лезешь, старче? Разве мало на нашей лодье молодых и сильных?

– То молодые, а то я сам…

Кое-как уложили старика на волчью шкуру, и он радостно смотрел на уплывавшие назад великолепные берега Босфора, впервые открывшиеся его взорам два года назад.

Далекий путь предстоял русскому каравану, и надо было воспользоваться последними неделями хорошей погоды. Придет осень, загудят бури на Русском море, и тогда плохо придется несчастным мореходам, которые окажутся в их власти.

Русские лодьи шли под парусами. Когда затихал попутный ветер, шли на веслах, и усталых гребцов сменяли воины.

А потом за весла «Единорога» садились Ефрем, Митяй, Лютобор, старик Малыга и даже женщины – Ольга и Светлана. И только неугомонный Хрисанф с развевающейся белой бородой день и ночь стоял у правила, и непонятно было, когда он спит. Прикорнет днем часа на два, на три, поручив руль одному из опытных гребцов, и, смотришь, опять на ногах.

Пора осенних ураганов еще не наступила, и путешествие протекало благоприятно.

После десяти дней упорного труда флотилия Онфима увидела Белобережье.

Как и на Березани, в низовьях Днепра русские караваны не имели права зимовать. Это было установлено по договору, заключенному Игорем и Святославом с греками.

Русские ватажники распускались за время долгого зимнего безделья и обижали греческих колонистов, живших в тех местах. Начинались ссоры, драки и даже грабежи и убийства. Вот почему следовало, оставляя эти места, спешить вперед.