Аркадий Савеличев - Последний гетман

Сестра была всего на год моложе старшего брата, так что дело уже к внукам шло – две племянницы, жеманно приседая, из дальних покоев к дядюшке выходили. Он расцеловал их и в обнимку увел в зал. Был у них в гостях впервые, осматривался. Что ни говори, умела сестрица устраиваться! Дом принадлежал когда-то сбежавшему польскому шляхтичу, располагался по-пански. Не как в казацких, даже богатых, домах, где хозяева и служки вперемешку жили. Здесь панская половина глухо отделялась от служб; всякие чоботы, кожухи, плахты выселены на задворки; сообщение с дворней лишь через прихожую. Кухня, и та со столовой сообщалась дальней дверью. И где она, сестрица Вера, всему этому научилась? Кирилл, носивший то же отчество, и не подозревал, что Вера Григорьевна тот же вопрос могла бы задать и ему самому; в «люди» она вышла допреж его, при посещении Государыней Малороссии в царской свите прокатилась аж до Петербурга и там несколько месяцев пожила. Во фрейлины, как племянница Авдотья, не вышла. Стара, поди. Что Бога гневить: зато при дворе гетмана. Бунчуковый товарищ, ее Драга-Дараган, из первой десятки гетманской свиты. Нет, судьбой была довольна. Старшенький сынок руками братцев в Петербурге в конногвардейцы записан. Дочки, как подрастут, пущай с гувернантками по Европам прокатятся. Авось!…

Она не знала, как услужить брату-гетману. Приказав в соседнем зальце накрыть стол для своей охранной «гетманской корогвы», он и мундир скинул по примеру Евфима, да разве угонишься за бунчуком – так звала муженька. Когда ясновельможный братец тоже стал плечом заваливаться на стол, кликнула:

– Душица!

Служанка от гвардейцев, которых обслуживала, прибежала как встрепанная.

– Я туда других пошлю. Ты доведи ясновельможного братца до спаленки да хорошенько взбей постель. Хороше-енечко! Поняла ли, душа моя?

– Поняла, моя пани, – с видом покорной служанки потупилась Душица.

С двух сторон подхватили ясновельможного, довели до двери, а там сестрица игриво кивнула:

– Дальше одна справляйся. Братец?.. – ущипнула его за увядшую при таком застолье щеку. – Что, Катерина Ивановна опять в тяжести?

– Опять?.. – начал он что-то вспоминать, но Вера ушла, а служанка знала свое дело: до кровати довела, разула-раздела, улежисто на бочок обернула.

Только тут и вспомнил:

– Ага, чижолая. Ты-то не?..

Она присела в прикроватное кресло, склонилась, чтоб и шепот дальше его ушей не шел:

– Была… да я незаметно для хозяйки скинула… не выдавайте меня ради бога!… Выгонит хозяйка…

Под такой горячий шепот он начал приходить в себя:

– Это кто ж мою Душицу может выгнать? Никто не может. Услужение?.. Ты меня услужливо раздела – теперь и я в службу тебе…

Под такое настроение он и в этот вечер позабыл поругать Дараганов, и назавтра не вспомнил. Завтрашний-то день уже около полудня наступил, когда сестрица со служанкой, нарочно громыхая, принесли поднос со всяким таким питвом и яством. Сестрица посетовала:

– Уж один, мой ясновельможный братец, управляйся. Мойгто бунчук никак с утра не оховается. Пойду потолкаю! Душица, ты, чего трэба, услужи. Да порасторопнее, неторопа!

Окрик не был грозен, скорее игрив…

«России пожеланный наследник» появился в зиму 1754 года; Великая Княгиня Екатерина Алексеевна стала после того никому не нужна. Елизавета Петровна прямо от родильной кроватки унесла малютку, еще до рождения ею же названного Павлом, и про мать совсем забыла. Муженек, разумеется, и не вспоминал. И в самый-то болезный и торжественный день Екатерина Алексеевна до вечера одна лежала на холодной родильной кровати, все еще распятая, брошенная и повивальной бабкой и горничными – во дворце шел пир горой, – лежала с застрявшими слезами в горле, пока не наскочил на нее Алексей Разумовский и не пригнал за ширмы женщин, в том числе фрейлин и статс-дам, чтоб они вспомнили, по какому случаю пир. А следом за братом осмелился явиться на женскую половину Малого двора и Кирилл. Нашел роженицу уже на кровати привычной – наконец-то под окрики Алексея Григорьевича обиходили и уложили. Он и ушел, с пониманием кивнув Кириллу, который в темном уголке сидел с большой игрушкой – мохнатым зайчиком, склонившимся над барабаном. Если подергивать за шелковый шнурок, зайчик начинал колотить палочками. Кирилл сам не понимал, с чего он выбрал именно эту игрушку. Но время вручить ее роженице не выпадало; приведенные в чувство окриками первого камергера, женщины долго и показно суетились вокруг Великой Княгини. От какой-то тоски Кирилл иногда в забывчивости потягивал шнурок… и сейчас же в испуге гнул вниз заячью мордашку, чтоб приглушить звук.- Ступайте… – из-за бархатного полога кровати прошелестел совсем незнакомый голос.