Но братние лошади были уже запряжены, а Григорий Теплов в самое время раздумий принес сочиненную приветственную речь.
В Академии наук, заложенной еще Петром-воителем на стрелке Васильевского острова, но открытой уже после его смерти, царило напряженное ожидание. Когда граф Разумовский в сопровождении адъюнкта Теплова поднялся по ступеням парадной лестницы, его самыми обольстительными поклонами встретили профессора Шумахер, Миллер, Делиль, Крузиус, Рихман и иже с ними; где-то по-за их спинами скромно клонили головы Тредиаковский и Ломоносов. Он всем равно поклонился и прошел в зал, где для него уже была установлена профессорская кафедра; говорить с нее можно было и сидя, но он предпочел стоять, памятуя, что и Государыня в некоторых случаях, особливо при приеме послов, не пренебрегала выказать свое уважение.
Граф Кирила не силен был в изящном слоге, но речью обладал отменной; программное приветствие, написанное адъюнктом Тепловым, лилась поистине тепло и радушно:
«За необходимо вам объявить нахожу, что собрание ваше такие меры от первого нынешнего случая принять должно, которые бы не одну только славу, но и совершенную пользу в сем пространном государстве производить могли. Вы, знаете, что слава одна не может быть столь велика и столь благородна, ежели к ней не присоединена польза. Сего ради Петр Великий как о славе, так и о пользе равномерное попечение имел, когда первое основание положил сей Академии, соединив оную с университетом».
Ненавязчиво, но все же напоминал: академия академией, но с университетским учением дела обстоят плохо. Не пренебрегают ли господа академики заветам Петра Великого, в пренебрежение поставив университет?
Было это 21 мая 1746 года.
А сего же года, июня 29 дня, состоялось обручение с фрейлиной Екатериной Ивановной Нарышкиной, двоюродной племянницей Елизаветы Петровны. Через три месяца и свадебку отгрохали со всем императорским размахом.
У Елизаветы Петровны было любимое занятие – устраивать обручения и свадьбы. Уж если она самолично занималась этим со своими горничными и даже прачками, так почему ж не порадеть любимой фрейлине? Особливо не спрашивая жениха… Как можно отказаться от такой чести?!
Да ведь отказался, стервец!
Разумеется, эти слова высказала не сама Елизавета Петровна, а ее ближайший домашний советник, граф Алексей Григорьевич. В первые же дни пребывания младшего на родине он и вздумал осчастливить его невестой. Неча с разными Чернышами по цыганам шататься! Мода, видите ли, такая пошла: после светского раута, побросав своих напарниц по кадрили, целой ордой усесться в кареты и в два или три часа ночи гикнуть кучерам: «Ну, милые, пади!…» В страхе бросался люд Божий к подворотням, когда с такими криками вырывалась с боковой улицы на Невскую першпективу кавалькада огербованных карет, упряжью не менее трех гривастых зверей. Да звери же – и сами кучера, в ярко-малиновые кафтаны одетые. Каждый хлыщ своим кучером хвастался, как же! Обзавелся зверюшным сопроводителем и граф Кирила. На тройку пока не тянул, но пара каурых была изрядная. Где уж деньжищи брал – можно было только догадываться. Долги! Кто их считал, включая ж самого Кирилу? Все почему-то верили в его будущую планиду, кошели без особых просьб раскрывали, с единой только просьбой: «Да господи, граф Кирила, кто нынче без долгов, не обижай!» Он и не обижал никого. Три тысячи годовых, полученных от Академии – считай, от Государыни, – были уже промотаны, а дальше?..
Дальше на какие-то шиши и собственную квартиру напротив университета, всего-то через Неву-реку, сумел нанять. Как ни хорошо житье при дворце, да, видите ли, нахлебства стеснялся! Это решение брат Алексей не осуждал: правильно, своим умом, своим домком жить надо. Но что вышло? Дом – но без ума… Холостяцкий притон, которым граф Чернышев и заправлял. V, несчастный бабник!…
Так иногда отучал кулачищем граф Алексей, что со стола не только бокалы разлетались – прилетала со своей половины и Елизаветушка, вопрошая тревожно:
– Что с тобой, друг любезный?..
Он как мог успокаивал Государыню – не засорять же ее, душеньку дражайшую, разными дрязгами. Успокаивался ли сам? Буен был в подпитии да гневе. Все ли скажешь даже такой доверительнице? Сам-то крепко в уме держал: братьям Разумовским никак нельзя без ума оставаться. Не Чернышевы или там Нарышкины. Не моги забываться о своем бедно-казацком происхождении! Младшой-то давненько ли по Невской першпективе шастает? Мать-то, породившая их, давно ли из нищенок вышла? За благо подорожный шинок почитала, купленный на первые сыновние деньги, а этот дурень – по цыганам шастать да по Невскому в каретах? При таком благоволении Государыни со всякими-яки-ми водиться?!
Читать дальше