Аркадий Савеличев - Последний гетман

В ответ такой восторженный гвалт подняли, что уши следовало заткнуть. Дурной пример, из кожаного кармана возка достал припасенную слугами затычку. Венгерское, конечно, токайское. Пару бочоночков он и для брата фельдмаршала прихватил.

Хоть возок был и потяжелее городских саней, но тройка вороная несла его по мягким снегам, яко метелица. Сопроводители-измайловцы и верхами едва поспевали.

Гостилицы! Встретил ярый пушечный залп – давняя привычка старшего брата. Никто не мог ее поломать, ни Елизавета, ни Петр – «чертушка», ни Екатерина. Гости!

Гостей фельдмаршал встречал по-маршальски. И возле бомбардиров стоял нараспашку. Слуга держал поднос на вытянутых руках. Братья обнялись, чокнулись, вздохнули. Кирилл – при виде явно состарившегося старшого; Алексей – глянув в осунувшееся лицо младшого. Да-да, что-то зреет в воздусях нового дворца…

Весь вечер они провели за разговором. Алексей знал о дворцовых тайнах, конечно, получше, но тоже жаловался:

– Старею, младшой, старею. Кому я сейчас нужен? Фельдмаршальские почести при мне, но старый брюзга во дворце не очень желателен. Екатерина?… Женщина, как ни суди. К тому ж забывчивая. Сколько раз она в Гостилицах бывала, сколько раз я ее выручал… Не помнит, нет! Все сие в порядке вещей, мой дорогой братец.

– Тебе хорошо говорить – своя лишь забота. Что делать мне? За мной целая страна, которую рвут на части. Оторвали Киев со всей прилегающей губернией, Новороссия оттесняет запорожцев, а куда им податься?..

– В Крым! Что, не бывали, они там? Вон Миних их дважды водил туда – многих положил в степях…

– Не шути, старшой, с Крымом. Чует моя душа: очередная война грядет… Новые уланские, пикинер-ские, драгунские полки – зря, что ли, за спиной Украины формируют? Такие полки не для парадов – для настоящей крови. Что мне-то со своими казаками делать? Скажи, старшой.

– А жить, меньшой. Жить! Право, доброе занятие, – посмеивался, похмыкивал никогда не унывающий Алексей. – Значит, за нее, за жизнь нашу грешную?

Больше к дворцовым дрязгам не возвращались. Если грязь, так ее просто щеткой, а то и скребком, с камзола ли, с коня ли соскребают. Подобие Божеское – в чистоте ли? Ведь в теле же человеческом где-то и душа. Не холодно, не боязно, не грязно ей?

Невеселая встреча у братьев выходила. Меньшой подумывал, не возвратиться ли восвояси, но тут разбойные казачки из сугробов повылезали – как леший зимний их всех валял. Дворни-то у Алексея тоже было немало – значит, и дворовых деток. Вначале с опаской, а потом ничего, всамделишно начали кувыркать графских отпрысков. Дело-то веселое! При словах отца возопили:

– Батюшка родный!…

– Не нагулялись мы!…

Ну, как ты им откажешь погулять на свободе, без учителей и камердинеров? У дядюшки Алексея учителей не было, а камердинеры старились вместе с ним – не угнаться им по сугробам за бузотерами. Воля! Детская воля.

Хотя ротмистр-то – мог бы и о звании, полученном в домашних стенах, вспомнить. Куда там! С оторванным рукавом шубы пред отцом объявился. Кирилл было ругать, но Алексей, своих детей не имевший, разрешительно хохотнул:

– Так-растак! Не пущу домой. Стрелять из пушек сейчас пойдем. Шубу мне!

Медвежья шуба, выделанная из собственноручно убитых зверей, на плечи сейчас же сама собой явилась. Племянники, дядю опередив, к пушкам ринулись. Отец не успел и очередной бокалец испить, как дом вздрогнул и дубовыми бревнами осел от испуга. Славно палили пушки дяди-фельдмаршала! Истинно – что старый, что малый.

День проходил за днем, зима опадала сугробами, а никакой ясности не было ни у гетмана Малороссии… ни у самой Императрицы Великороссийской. При всей своей самодержавной власти она не могла просто взять да и уволить гетмана. Не сенатор, не губернатор, не главнокомандующий даже – там достаточно было ее царской воли и именного указа, который проходил через Сенат. Гетманство же существовало на основе договора избранного всей Украиной гетмана Богдана Хмельницкого и царя Алексея Михайловича. Договор был скреплен Переяславской радой, в присутствии московских послов, и московским Земским собором, в присутствии посольства Богдана Хмельницкого. При личном присутствии царя. При благословении патриарха Никона и всего российского народа. В Грановитой палате Кремля, при полной торжественности. Сие происходило 1 октября 1653 года. Ни царь, ни патриарх, ни бояре – никто не осмелился самолично решать столь великое дело. Что с того, что люди, подписавшие договор, давно умерли! Не умер «извычай», закрепленный в шестом пункте Переяславской рады: «… Чтоб Войско Запорожское само меж себя гетмана обирали, а его царскому величеству извещали… чтоб то его царскому величеству не в кручину было, понеже то давний обычай войсковой».