Аркадий Савеличев - Последний гетман

Нечасто вот так ярился гетман. Слава добряка глаза застила.

Взрослые хлопцы залились слезами, к которы и «причина», выпрыгнувшая из куста, свое добавил? Страх напал почище, чем при набегах татарвы. Слух о каких-то судах уже носились по Батурину, но никто не знал, что гром вот сейчас грянет. Завопили шалопаи

– Ба-атько!…

– Отлупи нагайкой!…

Гетман с размаху вонзил обе сабли меж драчунов:

– Суд!

Гродский судья только вчера и был выбран на собрании старшин, а в роль свою уже входил – бежал с охоткой на зов. За ним с новехоньким прошнурованным журналом летел подсудок. Как же, первое судейство, да еще из-под гетманской руки.

Он взглядом указал, что нужно делать, а сам прошел на берег Сейма. Вот и заводи новшества!

Но заводить все равно потребно. Не шпань степная – реестровый казак, на государевой службе. Да ведь как привыкли? Лишь бы о дву-конь был, при пике, мушкете да сабле, а во что одет – горюшка мало. Но если полк – так полк?!

С этих грозных гетманских слов и началось переодевание. Точнее- то сказать, полное одевание, под общий мундир. Сам гетман выбирал-перебирал казацкую старинную одежду, польский обряд, ну и маленько от измайловцев перенял, изменив, конечно, цвет. Вот и вышло:

Недлинный верхний суконный «жупан» (кафтан), темно-синий, с красными отворотами и такими же обшлагами…

…а по краям на полях и внизу у красного сукна узенькая опушка…

…полукафтанье белое, суконное…

…штаны белые же суконные, польские…

…жупан» и полукафтанье длиной по колено…

…кушак красный стамедовый…

…шапка польская, низкая, разноцветная в каждом полку свой цвет, но обязательно с черным овчинным околышем…

…плащи синие, как у измайловцев…

…ружья и сабли гусарские…

…пики и седла казацкие, геть!

По шапкам гетман уже знал, что дрались в кровь киевлянин да черниговец – эти полки первым чином одели. Видать, где-то и полковники ихние здесь обретаются, наверняка из охраны драчуны. Он как в воду Сейма глядел: не успел Даню как следует обнять – денщик набежал:

– Ясновельможный! Не стал бы тревожить, но там черниговский полковник наскакивает на киевского. Сабли уж звенят, ясновельможный!…

Он развел руки – мол, ничего не поделаешь – и пошел обратно, раздумывая, как помирить полковников. Их-то в кутузку не пошлешь.

– А, петровский жбан – лучший судия! – пришел к благому выводу. Вот и вводи новшества, заводи строевое войско…

Чтоб показать полковникам, с кем имеют дело, перед выходом к ним зашел к себе и кликнул камердинера:

– Парадный!

Мундир только сегодня поступил от портного, еще и не примерялся. А ведь вместе с гетманом было установлено и всем генеральным старшинам, чтоб…

…мундир немецкий общего синего цвета…

…кафтан синий, с красными округлыми обшлагами…

…с красным же воротником…

…с желтыми на стороне и на обоих полах пуговицами…

…камзол и нижнее платье белого сукна…

…шпага конная, офицерская…

Жарко при таком параде, а что делать? Надо же полковникам показать, как одеваться. Денщики гетманские их, конечно, уже разняли, каждому по жбану в зубы сунули и помаленьку приводили в порядок озолоченные бархаты, шелка и смушки. Но все равно – вид был еще тот! Полковники в сечу ходили наравне с казаками, разве что мишуры на себя побольше навешивали.

Сейчас, завидев гетмана в полном строевом мундире, усы в кружицы опустили от удивления:

– Ба-атько?..

– Ты ль, наш ясновельможный?..

Нижнее белье он, конечно, не стал показывать, но наказал:

– Чтоб в следующий приезд были при таких же мундирах! А то на порог не пущу…

Для смягчения непривычного приказа добавил:

– …и, право дело, петровской не дам!

Горилки кругом было – хоть залейся, но петровскую-то из Петербурга в гетманском обозе привозили. Чтоб отвести от себя такое наказание, враз примирились и в един голос поклялись:

– Дамы как все… шьем мундирцы!…

Ну, что ты с ними будешь зряшно балакать! Лучше мигнуть кухарям, чтоб побыстрее стол накрывали. По-гетмански, быстро!

Графинюшка Екатерина Ивановна, как всегда, была больна и нервенна. Болезнь состояла в том, что она с завидным упорством не выходила из своего будуара и швыряла в горничных чем ни попадя. Горничных и неизвестного назначения приживалок, иногда и молодых, было побольше, чем денщиков и адъютантов у гетмана. А под рукой банок-склянок – что гранат мортирных при осаде крепости. Снаряды летели то в Дуньку, то в Муньку, то в Клашку, то в Палашку – несть числа дворни нарышкинской. В отличие от муженька, ни хохлов, ни хохолок она терпеть не могла – вся дворня была притащена из Петровского, родового имения. Чем графинюшка и гордилась, запуская очередную склянку в очередную крепость, – крепостные девки были, чего ж. Конечно, не обходилось и без мадам, но те возле дочек крутились, – считалось, что воспитанием занимаются. Танцами там, музыкой. А какие танцы без кавалеров? Отец в утешение дочкам, особенно уже невестившейся Елизавете, задавал роскошные балы, но надо было видеть, какого гопака вместо мазурки отчебучивали сынки полковников и старшин! Меньший ранг на балы не вхож, а отпрыски полковничьи путали придворные балы с дворами казацкими, где и драчка, и прачка одновременно. Ничего удивительного, что зайдя сегодня гетман в дочкины апартаменты, гетман застал Елизаветушку за тем же занятием, что и мать, – швыряла румяна в горничных, по-путно и свою мадам колотя. Батюшка еле увернулся от очередной дочкиной гранатки: