Георгий Гулиа - Сулла

На широкой аллее, которая вела от главных ворот к дому, их встретили чужие люди. Они несли факелы. И громко разговаривали. Коринна узнала среди них только своего привратника.

– В чем дело? – властно спросила Коринна.

Привратник объяснил, что явились солдаты и требуют хозяев.

Коринна кинулась к Дециму, ища защиты. Центурион мгновенно выхватил меч.

– Эй, солдаты! – крикнул он. – Кто здесь начальник?

Вперед выступил здоровенный детина.

– Я, – сказал он. – Кто ты такой?

Децим зарычал:

– Я центурион Децим. Преторианец великого и мудрого Суллы, Что тебе надо здесь, негодяй!

Солдат вытянулся. Оглядел Децима с головы до ног.

– Нам приказано занять этот дом.

– Кто приказал?

– Его светлость Гибрид.

Децим блеснул мечом на лунном свету:

– Иди и скажи твоему Гибриду: такой-то двор и дом, дескать, уже занял центурион Децим! Слышишь?

Солдат помялся немного:

– Так и сказать?

– Да.

– А он тебя знает?

– Отлично! Как самого себя!

Чтобы не связываться с грозным центурионом, солдаты повернули обратно. И скрылись за воротами.

Коринна дрожала словно лист на ветру. И он осторожно повел ее к дому. Ко входу, освещенному двумя большими мраморными светильниками.

Легат Руф подошел к кафедре и сказал Сулле:

– Все готово.

– По моему знаку, – пояснил Сулла. – Как только начну потрясать кулаками.

– Будет исполнено! – сказал Руф и мелкими шажками направился к окну, откуда цирк Фламиния виден весь как на ладони.

Сенаторы восседали на своих скамьях мрачные. Иные злобно поглядывали на кафедру, пытаясь не замечать оратора, перебиравшего записи на пергаменте и вощеных дощечках. Тяжелая атмосфера царила в храме Беллоны, что на Марсовом поле, рядом с цирком Фламиния. Вот-вот что-то должно решиться, и это «что-то» зависит только от одного человека… Но до «любимца богов» ему еще далеко! Сенаторы в этом уверены. Они сейчас покажут ему, что значит сенат великой Римской республики. Но так думали мужи недальновидные. Более умные готовили про себя речи умеренные, по возможности двусмысленные. Сенаторы из патрицианских родов, обуреваемые тщеславием, грозились в душе этому Сулле. Разные там юлии, аппии, клавдии, эмилии полны решимости дать бой и осадить зарвавшегося Эпафродита. Пусть только он выскажется! Пусть откроет свои замыслы! Пусть скажет, как намерен сотрудничать с сенатом… Войти с войском в Рим – это еще не все. Это еще не власть. Истинная римская власть здесь, в сенате. И пускай не воображает Эпафродит новоявленный, что он всемогущий. Терпение сенаторов имеет свои пределы. Кто пренебрежет им – тот раскается. Рано или поздно.

Сенаторы торжественно молчали. Ни один приветственный хлопок не раздался под сводами храма. А Сулла, казалось, и не ждал иного приема. Глянул исподлобья на сенаторские ряды и – пошел перебирать записи, точно находился в своем таблинуме, а не в священном и всемогущем римском сенате.

Молчание затягивалось. С каждой секундой оно приобретало все более мрачную окраску. Даже сенаторы покашливали тихо-тихо. В кулак. И не переговаривались вовсе, как это бывало.

Но Суллу вовсе не тревожит эта тишина. Он, по-видимому, знает, что делает. Одну минутку… Он свое скажет. И тогда – пусть раскроют свои рты и выскажутся. После этого подумаем, что и как…

– Уважаемые и многомудрые сенаторы, – начал Сулла тоном, который свидетельствовал о том, что никакого уважения не питает к ним, а тем более вовсе не считает их многомудрыми. Слова донеслись до сенаторов, и каждый из них почувствовал, как презирает их этот человек с белым лицом в красных крапинках, с плотно сжатыми губами и голубыми глазами. Хмурый, подозрительный человек! Сенаторы невольно переглянулись, поерзали немного на скамьях и сделали вид, что успокоились.

Сулла продолжал в суровом, пророческом тоне. Он говорил:

– Римская республика, явившая миру немало чудес и подлинной мудрости, находится в опасности. Пока мы сидим здесь с вами, где-то под боком, наверное, зреет заговор и тиран уже точит ножи против вас, против меня. Пусть никто не обольщается на этот счет! У меня имеются надежные свидетельства.

Легкий шепоток пронесся по рядам. И это очень странно: обычно сенаторы реагировали довольно бурно и бесцеремонно. Но на сей раз, как это отмечали историки, дело ограничилось вышеуказанным шепотком.

Сулла посмотрел прямо перед собой. Прислушался. И преспокойно продолжал свою речь ровным, не очень громким голосом. Не надрываясь. И не особенно заботясь о том, чтобы голос его звучал громко. Он следовал правилу: кто хочет – тот услышит…