Юрий Давыдов - Анатомия террора

– Право? – мрачно закипел Конашевич. – Дикое бесправие. «По-до-зре-ни-е»... Ни в одной цивилизованной стране этого не позволили бы.

– Ошибаетесь. Но в принципе относительно цивилизации мнение ваше разделяю искренне: России до нее далеконько. Да только, осмелюсь заметить, приблизимся мы к ней не усилиями так называемой «Народной воли».

Майор готов был «воспарить», но тут его пригласил выйти департаментский чиновник.

– Вот, пожалуйста, Александр Спиридонович, – заторопился коллежский секретарь. Он был новичок в департаменте, и ему не терпелось блеснуть исполнительностью. – Изволите ли видеть, Савицкий до Большой Садовой обитал в Климовом переулке. Это близ Лиговки, – любезно пояснил он «московскому» майору. – А вид на жительство имел от рогачевской полиции.

– Это в Могилевской губернии, – не остался в долгу майор.

– В Могилевской... Я тотчас снесся с тамошним капитаном Захаровым...

– Он у меня начинал службу, – как бы мимоходом заметил майор.

– Да? – приятно улыбнулся коллежский секретарь. – Так вот, я предложил капитану поехать в уезд и...

Письмо могилевского жандарма секретарь держал в папочке, Скандракова подмывало прочесть быстренько, без задержки. Но молоденький чиновничек с таким удовольствием докладывал о своих разысканиях, что Александру Спиридоновичу было жаль его обрывать. «В конце концов, – снисходительно подумал Скандраков, – каждый из нас гордится исполнением своего долга».

– В селе Коротьки упомянутый капитан Захаров, – торопился коллежский секретарь, – обнаружил Михаила Адамовича Савицкого, двадцати двух лет, холостого, малограмотного, каковой заявил, что паспорт всегда при нем и никому он его не отдавал. Засим, опять-таки по моему указанию, капитан нашел еще одного Савицкого и тоже Михаила Адамовича. История повторилась. Правда, этот Савицкий сказал, что ему лет около тридцати, а точно... – чиновничек позволил себе ухмылочку, – а точно, господин майор, он не знает.

Скандраков тоже улыбнулся, но при этом с несколько нетерпеливым жестом. И чиновник, прижав к груди папочку, словно боясь расстаться со своим детищем, резюмировал то, что уже успел умозаключить его снисходительный начальник: «Савицкий» с Большой Садовой жил по фальшивому виду, а по фальшивому документу верный подданный не живет.

Петербургский коллежский секретарь, слюнявя палец, листал домовые книги. Могилевский капитан гнал тарантас по уездным шляхам. Каменец-подольские жандармы искали сына священника Стародворского. Московские филеры выследили, а московская полиция задержала некоего Пухальского. У него изъяли чертежи метательного снаряда, рецепт взрывчатого вещества вчетверо сильнее динамита.

Круг сужался воронкой в департаменте фон Плеве. И вот уж волна несла Скандракова. Майора ждала удача. Не только майора, но и полковника Оноприенко с его сослуживцами. И даже не удача, нет, не случай, а закономерное продолжение планомерных исследований.

Узел был разрублен преступниками на Гончарной, в квартире Дегаева-Яблонского. Но завязывался-то узел на Большой Садовой. Концы торчали оттуда, из дома номер 114.

Аресты шли своим чередом. Жандармские управления своим чередом управляли. Но стоило провинциалам разжиться преступником, отлучавшимся из губернии в конце минувшего года, как имярек немедленно требовали в Петербург.

Пухальского привезли курьерским. Арестованный был высокий, крепкий, молодой, глядел исподлобья, что-то в нем чуялось запорожское, сечевое. Но угадывалась и тяжелая нервная усталость. Будто бы он много и трудно скитался, не спал много ночей, будто точила его долгая нелегкая забота.

В принадлежности его к «Народной воле» не усомнился бы и младенец: чертежи метательного снаряда, рецепт сильнейшего взрывчатого вещества, листовки-извещения о казни Судейкина... Этого было достаточно для каторжного срока. Но этого недоставало для привлечения к делу об убийстве Судейкина.

Бывшего жильца старший дворник узнал с порога. Но сперва помолчал. Их высокоблагородие г-н майор щедро награждал незаменимого свидетеля. Так-то оно так, да верно песенка поется: «В Петербурге денег много, только даром не дают...» Заработай, потрудись. И Демидов сперва – молчок. Стоял во фрунт, руки по швам, смотрел на бывшего жильца. И мыслил: «А что сей секунд ворочается в душе господина Савицкого? Не иначе как ничего не ворочается – душа-то в пятках». Потом дворник подумал, что уже, пожалуй, заработал еще одну хрусткую бумажку, и, подумав так, молвил торжественно: