Николай Зарубин - Духов день

– Не юродствуй, Тимофей, – степенно, как старший младшего, осадил его дед Федор. – Не о том сейчас надо и не то.

– Люди добрые! – обратился уже к поселянам. – Несите из хат своих иконки, вынимайте их из углов, из чуланов, снимайте с чердаков. Время такое пришло: или спасаться, или помирать. Выгорит поселок – все как один пойдем по миру. И души свои надо спасать – зачичеревели наши душеньки-то, облепил гнус таежный, залили мы их горькой, завалили матюгами, запоганили непотребным житием своим, вот и беду нажили всесветную… Выгоняйте из клетей домочадцев своих – все пойдем крестным ходом, как батюшка говорит!

– Царица моя преблагая, надежда моя Богородице, приятилище сирых и странных предстательнице, скорбящих радосте, обидимых покровительнице! – запел вдруг отец Иоанн и, к радости своей, услышал, как люди повторили за ним:

– Обидимых покровительнице!..

– Зрише мою беду…

– Зрише мою беду! – гудел собирающийся народ.

– Зрише мою скорбь…

– Зрише мою скорбь… – повторяли люди за ним.

– Помози мя яко немощну…

– Помози мя яко немощну, – громче других фальцетом тянул дед Тимофей.

– Окорми мя яко станна…

– Окорми-и-и-и… – неслось вдоль улицы, вдоль домов, подбиралось к лесу, уходило за огороды, терялось за поворотами в переулках.

Готовые пойти крестным ходом люди уже занимали свои места в том порядке, в каком надлежало быть каждому, выдвигая наперед тех, кто, по их мнению, и должен стоять ближе к священнику – не по чину или должности, а по жизни своей, по уважительному отношению к ним со стороны поселковых. Народ прибывал – взрослые, старики, ребятишки. Даже собаки бежали вослед за своими хозяевами и метались тут же, взлаивая и взвизгивая каждая на свой манер.

Вкруг поселка трещало так, словно сыпали дробью многие барабаны оркестра, имя которому – стихия. И дым уже готов был сомкнуться над поселком, и тогда уж – все, конец, смерть. И ничего уж нельзя будет уберечь: ни крова, ни животины, ни животов собственных – ни-че-го! Так начинало казаться и человеку, и собаке, и курице.

– Помилуй мя, Боже, помилуй мя…

– Помилуй мя… – вразнобой повторял народ за отцом Иоанном.

И шли дальше, огибая огороды, стоявшие на краю усадеб бани, сараи и дровяники, пока не оперлись в жилье вдовы первого поселенца этих мест Дмитрия Матюшина, убитого лет тому тридцать назад лесиной в одном из распадков лесосечного хозяйства, о котором, как водится, позабыли скоро и за которого домучивала свой век супруга покойного – бабка Ирина. И она немало потрудилась в пору военную да и после нее, как, впрочем, многие и многие женщины ее поколения, отдавшие силы и молодость непосильной работе в таежных глухоманях сибирской стороны, откуда реками плавилось это бесценное, а когда-то и несметное богатство Отечества – лес.

Дорога здесь раздваивалась: одна пролегала вплотную к горевшему сосняку между скособочившимся заборчиком, ограждающим бабкину халупу, другая – отрезая халупу от поселка. Священник двинулся в обход и почти что в самое пекло, в самый огонь, и устрашающий душу треск взлетающих к черному небу сучьев, а за ним – пять, шесть, может, восемь поселыциков. Основная же масса люда заволновалась, заколебалась, переступая с ноги на ногу, словно ожидая то ли команды, то ли какого знака, то ли еще чего, и кто скажет: может, так и обогнулось бы нежданное препятствие в два потока, если бы не откинулась древняя дощатая калитка и в проеме ее не показалась сгорбленная фигура самой бабки Ирины.

– Мать честна! – ахнул, будто в испуге, не выпускавший из рук креста из штакетин находившийся впереди этого потока дед Тимофей. – Матюшиха-то еще жива! Поди к нам, Арина, – замахал ей свободной рукой, – будем вместе спасаться, тудыт твою растуды!..

Человек двадцать, а то и более, во главе с дедом отделилось и ускоренным шагом настигло группу отца Иоанна.

– Не имамы иныя помощи, не имамы иныя надежды, разве Тебе Пречистая Дево. Ты нам помози, на Тебе надеемся, и Тобою хвалимся: Твои бо есмь рабы, да не постыдимся…

– Твои бо рабы… да не постыдимся…

Две этих группы, или два потока, по числу людей оказались примерно равными. Одни молились и тем как бы убеждали к ним присоединяться, другие – топтались на месте, поглядывая то на тех, с которыми только что были заодно, то на бабку Ирину, то на прельстившую их укороченную дорогу.

– Напастей Ты прилоги отгонявши и страстей находы, Дево: тем же Тя поем во вся веки-и-и… – возвышал голос отец Иоанн.