Юрий Вяземский - Детство Понтия Пилата. Трудный вторник

Наскоро похоронив жену и никому из родственников не сообщив о ее кончине, отец в тот же день собрал турму и выступил в учебный поход. Две недели он тренировал своих конников в Кантабрийских горах. А когда вернулся, отвел Лусену к городскому магистрату и объявил, что дарует ей свободу. Никто не удивился этому шагу: решили, что Марк таким образом приносит жертву богам, отпуская на волю рабыню своей покойной жены. Лишь дед мой, Публий Пилат, хорошо знакомый с молчаливым и непредсказуемым характером своего младшего сына, дед, говорю, у себя в Цезаравгусте насторожился. И на всякий случай послал к отцу его старшего брата, Публия Пилата Секунда, с предостережением «горевать, но не делать глупостей».

«А какие глупости имеются в виду?» – спросил отец.

«Сказано: не делать глупостей. А какие – сам знаешь», – ответил брат.

На следующий день после отъезда Публия Секунда отец пригласил в дом нашего городского юриста и попросил его в присутствии двух свидетелей (двух декурионов из его турмы) официально оформить его обручение с вольноотпущенницей, Лусеной Пилатой. Юрист удивился и заметил, что, учитывая недавнюю кончину супруги и положенный в таких случаях годичный траур по покойнице, приличествовало вообще отложить обручение; но если так уж приспичило, то вполне достаточно словесного договора между Марком и Лусеной, без записи и без свидетелей. Но отец кратко и жестко настоял на своем желании, и не только соответствующий документ был составлен, но и железное кольцо было надето Лусене на предпоследний палец левой руки – тот самый, в котором, как утверждают медики, есть нерв, соединяющий палец с сердцем.

Тут уже не только среди легионных кавалеристов, но по всему Четвертому легиону пошли пересуды: через месяц после смерти жены официально обручаться с бывшей рабыней и без пяти минут вольноотпущенницей – совсем тронулся умом наш бедный Марк Понтий! И слухи эти очень быстро дошли до Цезаравгусты и до Публия Понтия Пилата Старшего. Старик, говорят, так рассвирепел, что чуть ли не до смерти прибил раба, который принес ему известие. И тотчас одного за другим отправил к нам в Леон трех гонцов с приказанием сыну немедленно явиться к нему в Цезаравгусту.

Марк прибыл и, покорно склонив голову, выслушал гневные, как ты любишь говорить, филиппики своего уважаемого отца.

«Ты понял, что ты спятил?!» – яростно вопрошал Публий Пилат.

«Понял, отец», – тихо отвечал Марк.

«Ты понимаешь, что своими безумными поступками ты позоришь не только нашу семью, но и весь клан Гиртулеев и род Понтиев?!»

«Понял, отец», – скорбно соглашался Марк.

«Мы поддержим тебя в твоем горе, и в надлежащее время найдем тебе новую женщину, которая станет тебе верной женой и нежной матерью для твоего маленького сына, моего внука».

«Благодарю тебя, отец».

«А теперь ты понял, что тебе надо делать?! Продай эту проклятую иберийку! А если ты уже отпустил ее на свободу, выгони ее из дому, чтобы я больше никогда не слышал об этой вольноотпущеннице!» – кричал Публий Пилат.

А сын его успокаивал: «Всё понял. Всё сделаю, как велят мне честь и достоинство клана Гиртулеев и ветви Пилатов».

Вернувшись же в Леон, отец мой сначала долго совещался с местным юристом. А затем сделал следующее: он отлучил Лусену от дома, отказался от своего патроната над ней и вручил ее новому опекуну, одному из своих приятелей. И в тот же день, в присутствии городского претора, пяти свидетелей из римских граждан и так называемого «свободного весовщика» объявил, что за один ас покупает себе жену, которая по закону снова становится его рабой. «Женщина, хочешь ли ты быть матерью моего семейства? – спросил отец. «Хочу», – ответила Лусена и в свою очередь спросила: «А ты, хочешь ли быть отцом моего семейства?» «Хочу», – ответил Марк Пилат… На пиршественный обед Марка и Лусены была приглашена вся турма: три декуриона и все без исключения рядовые кавалеристы (двое из них за какую-то провинность были отстранены от строевой службы и чистили конюшню, – но и они, говорят, были на несколько часов освобождены от наказания и приглашены на свадьбу).

Так у меня появилась новая мать, или мачеха, если тебе будут угодно.

VIII.А вместе с тем я лишился почти всех родственников. Не только Галльские Гиртулеи, к ветви которых, как я уже вспоминал и рассказывал, принадлежала моя природная мать, объявили о разрыве родственных связей с моим отцом (а стало быть, и со мной – их прямым потомком). Испанские Пилаты в лице двух своих предводителей – Квинта Понтия Пилата Младшего из Гадеса и Децима Пилата Гиртулея из Тарракона – заявили, что отныне знать не знают, кто такой Марк сын Публия, именующий себя всадником и Пилатом.