Димитр Димов - Табак

Повинуясь врожденному женскому инстинкту, который так долго был подавлен праздностью и роскошью, Ирина принялась наводить порядок в комнате. Она оправила постель, прибрала на письменном столе и бережно сложила генеральский китель и брюки с лампасами. У нее становилось все легче и легче на душе – словно ей было приятно убирать комнату Павла. Но вдруг чей-то суровый голос приковал ее к месту:

– Кто вам разрешил входить в комнату генерала?

Она обернулась и увидела светлую, как кукурузный початок, голову Данкина. Подполковник держал в руках кулек с виноградом, буханку солдатского хлеба и кусок брынзы. Его маленькие, словно синие бусинки, глаза сверкали гневом.

– Разве па это нужно особое разрешение? – спросила Ирина. – Я вошла, чтобы навести порядок.

– Это не ваше дело, – отрезал подполковник. – Никто, кроме меня, не имеет права входить в комнату генерала.

Он положил на письменный стол хлеб, брынзу и виноград и начал сердито рыться в карманах.

– Вы что же, решили оставить продукты на письменном столе?

Ирину забавляли негодование и мальчишеское лицо подполковника.

Данкин строго поглядел на «гадюку» и, чтобы внушить ей уважение к Народной армии, заявил важно:

– Это завтрак для генерала.

– Уж не боитесь ли вы, что я его съем?

– Пет, не боюсь! – Данкин не упустил случая съязвить. – Вы никогда не голодали.

Желая задеть Ирину побольнее, он потянул к себе средний ящик письменного стола, чтобы проверить, не отперт ли он. Затем снова начал рыться в карманах, но неожиданно перестал, заметив, что ключ от комнаты, который он искал, торчит в замочной скважине. Быстрым движением, которое должно было подчеркнуть его недоверие к Ирине, он переставил ключ с внутренней стороны на наружную и приказал враждебным тоном:

– Выйдите сейчас же из комнаты!

– Вы как будто подозреваете, что я роюсь в ящиках?

– Но ваше дело, что именно я подозреваю.

Ирина горько, по беззлобно усмехнулась.

– Я одинаково равнодушно отношусь и к старому и к новому, – сказала она.

– Таких людей мы условно считаем врагами.

– И даже но пытаетесь их перевоспитать?

– Пока у нас на это нет времени.

«Здорово отвечаешь, – подумала Ирина. – Быть тебе генералом». Глядя на мальчишеское лицо Данкина, она вспомнила о Павле и снова почувствовала прилив бодрости. Она вышла из комнаты и не подумала о том, чтобы рассердиться.

Данкин запер дверь, положил ключ в карман и степенно, не торопясь, как и подобает подполковнику, пошел вниз по лестнице. Но когда он скрылся из виду за поворотом, так что Ирина уже не могла его увидеть, его движения приобрели гибкость и кошачье проворство двадцатилетнего юноши. Он огляделся по сторонам, словно опасаясь, что его могут уличить в недозволенной шалости, потом, ухватившись за полированные перила лестницы, лихо скатился на животе до самого низа. Легко и ловко он соскочил па паркет. Никто этого не видел. А если бы кто и увидел, то лишь весело улыбнулся бы. Борьба и суровая жизнь лишали до сих пор ремсиста Данкина самых скромных забав и развлечений.

Когда он ушел. Ирина велела служанке готовить ужин из продуктов, которые они привезли с собой из Чамкории. Она надеялась, что тем временем подойдет Павел и они поужинают вместе. Но Павел так и не пришел, и она поужинала одна в маленькой столовой, где они с Борисом провели так много часов в томительном молчании. Снова ее обуяли досада и равнодушие ко всему па свете. Чего она могла ожидать от Павла? Ничего, кроме такой же холодности и враждебности, с какими к ней относился Данкин.

Человек с автоматом, который стоял па посту в вестибюле, проговорился служанке, что генерал остался на партийное собрание. Ирина подумала, что Павел, наверное, так загружен работой, что вряд ли способен снова пережить горькие и сладостные минуты той ночи, когда они впервые встретились в чамкорийской вилле. Ее недавнее волнение улеглось. Снова ее охватило тяжелое настроение – давящее и безнадежное, как осенняя ночь. В душе ее медленно разрасталась ноющая тупая боль, которая словно заполняла ее грудь свинцом. Это была тоска по упущенной жизни, по растраченным чувствам, по всему, что ушло безвозвратно.

После ужина она выкурила несколько сигарет, потом послала со служанкой Данкину и человеку с автоматом ужин, приготовленный для Павла, – яичницу с жареным картофелем и бутылку экспортного вина. Данкин вернул еду, солгав, что уже успел поужинать. Он не хотел якшаться с буржуазией. Человек с автоматом оказался не столь принципиальным и с удовольствием съел яичницу. Ему приходилось голодать больше, чем Данкину.