Димитр Димов: Душная ночь в Севилье

Мне было известно заранее, что маэстро Кинтана, знаменитый художник из Севильи, – человек угрюмый и желчный, что у него благородный профиль, седеющая шевелюра и гибкие, кошачьи движения тореро. И еще я был предупрежден профессором Альмасекой из Мадрида, который дал мне рекомендательное письмо, что художник либо примет меня радушно, либо выгонит, в зависимости от настроения. Когда я представился маэстро Кинтане, он небрежно пробежал глазами письмо от Альмасеки и с досадой смерил меня взглядом.

– Я зайду к вам дня через три, – сказал он сухо. – Сейчас я занят.

Он не удостоил меня приглашением задержаться у него в доме хотя бы на несколько минут и не дал полюбоваться волшебным patio interior [1]с ползучим жасмином по стенам, с пальмами и бассейном, в который падала струя воды из колонны, украшенной арабесками. Художник принял меня с таким неудовольствием, словно я испортил самые драгоценные часы его творчества.

Это было равносильно тому, что меня выгнали, и я ушел в полной уверенности, что маэстро больше мною не поинтересуется. Я горько разочаровался в хваленой испанской учтивости. В течение двух дней я осматривал Севилью со своим guide bleu [2]в руках. Таким образом я не дал водить себя по традиционному маршруту, как невежественного американского туриста, и любовался всем, что мне нравилось, не испытывая раздражения из-за торопливости какого-нибудь платного гида. Было жарко и Душно, но над городом носилось благоухание пальм и цветов из садов Делисиас. Никогда в жизни я не видел столько солнца и цветов, таких пронзительных контрастов света и тени. В соборе были тонны золота и серебра, бесценные произведения из слоновой кости, одежды из роскошных тканей и уйма бриллиантов, изумрудов и рубинов, от которых рябило в глазах, а вокруг кишели калеки – инвалиды гражданской войны и отвратительные вшивые нищие. Утром жизнерадостные женщины под темными мантильями отправлялись на литургию в собор, а вечером тоскующие кокотки посасывали лимонад в баре напротив. Так у меня сложилось парадоксальное впечатление, будто кокотки – это богомолки, а богомолки – уличные женщины. Впрочем, виной тому, очевидно, была усталость от тропической жары.

На третий день, вернувшись в отель, я встретил в холле маэстро Кинтану.

– Где вы пропадаете целый день? – спросил он сердито. – Я с утра вас разыскивал, чтобы пригласить к себе обедать. Вчера вечером я говорил о вас по телефону с Альмасекой. Он сказал, что вы не из тех тупоголовых иностранцев, которые посещают Испанию.

Топ его был резок и желчен, но в словах я уловил нечто, подобное комплименту и отчасти извинению за то, что он меня выставил в первый день. Я ответил сдержанно, что не хотел бы злоупотреблять его дружескими чувствами к сеньору Альмасеке.

– Бросьте!.. – сказал художник и сделал резкое движение рукой, словно разрывая путы нудной испанской церемонности. – Поужинаем где-нибудь вместе, а потом пойдем в «Лас Каденас»… Там я представлю вас одной знаменитости. Думаю, что это лучшее из того, что я могу предложить иностранцу, который сыт по горло зеленой скукой соборов, памятников и святых. Вы слышали о Канделите? О, не беспокойтесь!.. Это не кокотка из «Лас Каденас», а вполне достойная женщина, с которой сегодня вечером я встречаюсь в этом заведении… Даже сам Альмасека оставил бы свою лабораторию и книги ради нее, если бы так не трепетал перед грозной доньей Инес…

Я был готов к чему угодно, только не к этому. Канделита была андалусской звездой, танцовщицей, выступавшей в Южной Америке, а теперь гастролировавшей в мадридском варьете «Фонтальба». Громадные афиши кричали о ее концертах рядом с призывами поклониться мощам какого-то кастильского святого.

Маэстро Кинтана, вероятно, хочет загладить свою грубость по отношению ко мне, познакомив меня с Канделитой подумал я, чувствуя себя задетым. Может быть, он ожидал, что я запрыгаю от восторга? У меня нет никаких предубеждений, но я не хотел и сойти за дурачка, который восхищается звездами варьете.

– После собора и Мурильо это будет для меня приятным развлечением, – сказал я с холодной улыбкой, которой хотел отомстить за плохой прием в день знакомства.

Художник внезапно потемнел лицом.

– Вам незачем притворяться снобом, – сказал он сердит0-_ Севилья не только собор, Мурильо или дурацкая легенда о доне Мигеле де Маньяре!.. Здесь рождаются, живут и умирают люди, и драма их жизни куда важней того, что перечислено в вашем Бедеккере!.