Димитр Димов - Табак

– Дашь мне винограду? – спросил он.

– Бери! – ответила она резко.

Она была возмущена его невежливостью. Вот и отец его тоже привык обращаться к ученицам с обидным пренебрежением – на «ты».

– Я заплачу, конечно, – проговорил он, вынув две мелкие монеты и внимательно их разглядывая, словно это были его последние деньги.

– Ты ошибся! – сказала Ирина. – Я не торговка.

Он посмотрел на нее равнодушно, но вдруг взгляд его изменился. Наконец-то он ее увидел. Наконец-то заметил, что она красива и вылеплена из особого теста.

– Верно, па торговку ты не похожа, – признал он свою ошибку, ничуть не смутившись.

Он скользнул глазами по старенькой блузке, выгоревшей юбке и парусиновым туфлям, надетым на босу ногу. Девушка была хорошо сложена, а в чертах ее красивого лица было столько жизни! Здоровая кровь окрашивала ее слегка загоревшую кожу румянцем медного оттенка. Густые черные волосы были искусно уложены валиком, орлиный нос придавал ее красивому лицу несколько высокомерную серьезность. Все это показалось ему забавным. Он упорно смотрел на Ирину удивленным взглядом, и это ее обижало. Во взгляде его было что-то неумышленно дерзкое. Но вместо того чтобы рассердиться, она выставила локоть руки, на которой держала корзину, и сказала:

– Возьми.

Рука у него была сильная, смуглая и загорелая, с изящной кистью, с чистыми и ровно подрезанными ногтями.

Он засунул книгу в карман и взял одну гроздь.

– Что это за книга? – жадно спросила Ирина.

– Немецкая книжка о табаке.

– Ой, как неинтересно!.. Как ты можешь читать такие книги?

– А что читать?

– Романы.

– Нет, я романов не читаю, – сказал он.

Она сжала губы в презрительной гримасе. Потом предложила ему взять еще одну гроздь и хотела было идти.

– Я провожу тебя до города, – сказал он, с удовольствием поедая виноград.

Ирина равнодушно усмехнулась. Она ничего не имеет против.

– Я Борис Морев, сын Сюртука, – представился он, словно решив поиздеваться над отцом. – Ты знаешь Сюртука?

– Ох, и еще как! – ответила Ирина с притворным ужасом.

И тут она вспомнила, что упрямый латинист никогда ученицам не ставит шестерки. А это может помешать ей поступить на медицинский факультет.

– Откуда ты его знаешь? – спросил юноша.

– По гимназии.

– Значит, ты гимназистка! – Удивление его все возрастало. – В каком классе?

– В одиннадцатом.

– А как у тебя с латынью?

– Хорошо.

– Не верю. Как может быть хорошо, если человек свихнулся?

– Кто свихнулся? – удивленно спросила Ирина.

– Отец.

– Вовсе он не свихнулся, просто строгий.

– Нет, совсем свихнулся! – твердил Борис.

– Когда я буду сдавать экзамены на аттестат зрелости, меня освободят от латыни, – сказала она.

– Да ну?… Если так, значит, ты наверняка знаешь наизусть речь Цицерона против Каталины и можешь повторять ее, как граммофонная пластинка.

– Нет, этой речи я не знаю. Да твой отец этого и не требует. – Она поправила прическу и с живостью спросила: – А почему ты, представляясь мне, заговорил о своем отце?

– Да потому, что он весьма известная личность и все говорят, что я похож на него.

– Нет, ты на него не похож и, наверное, рад этому.

– Да, рад! – сказал Борис, засмеявшись и злобно и горько. – А твой отец кто? – спросил он, помолчав.

– Он тоже человек известный… Чакыр, полицейский, служит в околийском управлении. Слышал, наверное?

– Да, конечно, слышал.

На этом их беглый и непринужденный разговор вдруг оборвался. Они шли молча.

Немного погодя Ирина спросила зло:

– Ты удивлен?

– Нет, почему же? – ответил он спокойно.

Ирина окинула его быстрым взглядом. Ей показалось, что судьбы их в чем-то сходны. Оба они стыдились своих отцов – словно не моглр1 им простить, что те не стали министрами или депутатами.

– Я не стыжусь своего отца, – сказала она твердо.

– А я – своего, – отозвался Борис. – Но я не могу ему простить того, что он смешон.

– А что в нем смешного?

– Все… Как в любом учителишке.

– Так только школьники думают.

– Теперешние школьники умнее своих учителей и потому издеваются над ними. Зубрить латынь глупо.

Ирина стала с ним спорить, приводя книжные доводы самого Сюртука и утверждая, что тем, кто решил учиться в университете, латинский язык необходим. Борис слушал ее рассеянно, не возражая. Он только удивлялся логичности ее мыслей. Но и это открытие ничуть его не взволновало. Долгие годы безрадостного детства и безнадежной учительской бедности отца породили в его душе холод и неприязнь к миру, и он разучился волноваться.