Илья Бражнин - Друзья встречаются

- Не огорчайся! - засмеялся Красков. - Может быть, ещё повесят, да, кстати, и тебя прихватят. Мы ведь ещё не в Англии, а у себя дома.

- Дома… - повторил Боровский, выпивая одну за другой две рюмки и с угрюмой тоской оглядывая окружающее. - Я тоже думал, что я дома. Но оказалось, что я жил в чужом доме и даже по фальшивому паспорту.

- Этот дом был всегда чужим, - сказал Красков, закуривая и откидываясь на спинку дивана.

- Не дом, - хрипло выговорил Боровский, смахивая на пол стакан. - Я не о доме, Россия… Вся Россия чужая. А я - сволочь, я - отребье, которое выкидывают за порог, как нашкодившего щенка. Ты понимаешь? - Боровский с силой ударил себя в грудь и опустил подергивающееся лицо.

- Понимаю, - кивнул Красков с невозмутимым спокойствием. - И я дам тебе прекрасный совет, как вести себя в этих случаях. - Красков стряхнул длинным ногтем пепел с сигареты и продолжал: - Так вот. Во-первых, не бей посуды, - это глупо. Во-вторых, не бей себя в грудь, - это пошло. В-третьих, поторопись со сборами, - этого требует вышеупомянутая доблесть благоразумия. А в-четвертых… в-четвертых, я всегда подозревал, что история будет делаться без твоего благосклонного участия, и это к лучшему - во всяком случае для истории, да и для тебя тоже. Не правда ли, Оленька?

- Правда! - сказала Оленька грустно. - Правда! Ну, я пойду.

Она поднялась со скамеечки и рассеянным движением оправила помятое платье.

- Постой, - обернулся Боровский. - Что я хотел сказать… - Он потер лоб красивой большой рукой. - Да! Не бери с собой много барахла. И скорей возвращайся. Надо грузиться на ледокол.

Оленька покачала головой и сказала тихо:

- Я никуда грузиться не буду. И вообще никуда уезжать не собираюсь.

Боровский удивленно поднял брови и, досадливо закусив губу, решительно шагнул к Оленьке, желая, видимо, взять её за руку и что-то сказать. Но Оленька подняла руку, словно отстраняясь от него и от того, что он хотел сказать.

- Чужой… - выговорила она, и это слово перехватило ей дыхание. - Чужой… Ты сам сказал… Вы все чужие… И все вы вокруг исковеркали… исковеркали всех… И я…

Глаза Оленьки были широко открыты. Она стояла посреди комнаты, глядя мимо Боровского, и бледные губы её кривились и вздрагивали при каждом слове, будто она сплевывала что-то липкое и горькое. Она судорожно повела узкими плечами, и клетчатый платок, скользнув вдоль её тела, лег у ног крутыми складками. Вместе с платком она, казалось, стряхнула с себя то, что связывало и душило её. Она выпрямилась и вышла из комнаты. Боровский поглядел ей вслед и, схватившись за голову, грубо, площадно выругался. Но Оленька уже не слыхала его. Она торопливо накинула в темной прихожей шубку и выбежала на улицу.

Падал крупный, частый снег. Она бежала по заснеженным улицам, не замечая ни особой их оживленности (несмотря на поздний час), ни огней в домах, ни хлопанья калиток, ни людей, спешащих к берегу, где стояли под парами готовые к отплытию пароходы. Она прибежала к Варе. Варя девятый день была больна испанкой, завезенной иноземцами в Архангельск. Но дело шло на поправку. Варя сидела на кровати, спустив на пол завернутые, в одеяло ноги.

Оленька порывисто обняла её, села на стул, вскочила и пересела на кровать.

- Что с тобой? - спросила Варя, внимательно оглядывая Оленьку. - Ты сумасшедшая!

Оленька уставилась застывшим взором в пространство. Потом вдруг рассмеялась и тряхнула головой:

- Я не сумасшедшая, я счастливая, Варька! Всё кончилось! И всё будет хорошо! Вот увидишь!

- Ничего не понимаю, - сказала Варя. - Что кончилось? В чём дело? Расскажи толком!

- Толком не могу. Я бестолковая! - Оленька прижала руки к груди и сказала умоляюще: - Завтра, Варенька, завтра! Ладно? Сегодня не надо. Пожалуйста!

Оленька припала к плечу подруги, поцеловала её и, кинув на ходу: «Завтра, завтра», умчалась домой.

Варя просидела ещё несколько минут насупясь и тихонько покачивая ногами, потом легла в кровать.

Пришел Илюша. Он приходил каждый вечер и просиживал возле неё до глубокой ночи, рискуя на обратном пути напороться на патруль и, не имея пропуска на хождение по городу в ночное время, быть арестованным. Варя гнала его домой, но он не уходил, ухаживал за больной, хотя и делал это очень неловко, неумело.

- Уходите! - гнала Варя. Пожалуйста, уходите! Ну, сейчас градусник разобьете! Так и есть!

Он в самом деле ронял градусник на одеяло, торопливо подхватывал его, осматривал и восклицал обрадованно:

- Цел! Честное слово, цел. Варенька, смотрите!