Райдо Витич - Противостояние

Самую настоящую «казбечину». Голову повело, в груди тепло стало.

— Ничего, лейтенант, — затянулся и Георгий Фомич. — Живы будем — рассчитаемся

с фашистом.

— За каждый час, что он на нашей земле провел, — глядя перед собой

остекленевшими глазами, зло процедил Владимир.

— За каждого убитого, — добавил его брат.

— Быстрей бы выписали. Рвать буду сук! — зло выплюнул Лазарь.

Через три дня его выписали. К тому времени Санин стал подниматься, понемногу

возвращаясь к жизни. Только все равно себя мертвым ощущал: не чувствовал вкуса

пищи, не чувствовал боли от уколов, при перевязке, не понимал лейтенантов —

близнецов, что увивались за медсестричками и могли шутить. Он даже не узнал себя,

когда глянул в осколок зеркала, чтобы побриться — на него смотрел чужими глазами

чужой, незнакомый мужчина лет сорока. У этого мужчины был страшный в своей

пустоте взгляд и глаза от этого казались черными. А еще у него было два свежих,

еще красных шрама — один глубокой бороздой шел почти через всю правую щеку,

второй, значительно меньше, поверхностный, от брови к виску.

Коля долго рассматривал их и понял — метки. Над бровью за друга, на щеке за

подругу.

И понял — он жив лишь за одним — чтобы умереть. Погибнуть в бою, погибнуть как

солдат, честно, с оружием в руке и оплаченным счетом за те жизни, которые забрал

фашист. Погибнуть не убегая — заставляя бежать врага.

Ему хватит стыда и вины за те первые дни войны.

Как только чуть окреп, начал просится на фронт и в двадцатых числах августа его

выписали и направили на Западный фронт в двадцать вторую армию.

По всему фронту шли ожесточенный бои, канонада не смолкала ни на минуту и

разносилась по округе, была слышна на много километров вперед.

На станции, куда он прибыл, стояла суматоха: грузили раненых, сгружали

боеприпасы, прыгали из вагонов на землю бойцы пополнения.

Санин спрашивал штаб нужной ему части, но от него кто отмахивался, кто не мог

сказать ничего вразумительного. Полки, как оказалось, стояли то здесь, то там,

дислокация менялась чуть не каждый час и никто не мог сказать, где же точно полк,

к которому прикомандирован лейтенант. На счастье Николай наткнулся на майора из

своей части. Тот выслушал, проверил документы и бросил:

— Принимай пополнение и двигай в сторону Торопца. Сержант Калуга?! — крикнул в

толпу. Из нее вынырнул худющий высокий мужчина в потрепанном виде и вытянулся. —

Поможешь лейтенанту. Давай родной, не стой! Двенадцатый состав, на втором пути!

Бегом!

А где этот Торопец, черт его знает.

Да делать нечего, Санин принял новобранцев.

Построенный сержантом Калуга взвод выглядел жалко. У трети вместо сапог ботинки,

большая часть видно впервые надела форму и гимнастерки пузырились из-под ремней,

ремни болтались. Кто-то вытянулся в струнку, кто сгорбился, переминался с ноги

на ногу. Винтовки кто-то в руке держал, кто-то за спину повесил.

Николай хмуро разглядывал свое «счастье» и понимал, что большинство ляжет в

первом же бою, а бой может случиться уже через час.

— Где ж таких набрали, — поморщился.

— Так полит бойцы. По призыву партии, — услужливо пояснил сержант. — У нас от

взвода-то я да Мишанин остались. Он боеприпасы-то сгрузил уже, товарищ лейтенант.

Может оно и двинулись уже, а? — поправил пилотку.

— Двинулись, — подавил вздох. — Командуй.

— Взвод! Налево! Шагом марш!

Часа не прошли, некоторые хромать начали.

— Взвод, стой! — рявкнул лейтенант, не выдержав. Подошел к самому хромому. —

Фамилия!

— Рядовой Салюстов! — вытянулся молодой мужчина, может одних лет с Николаем.

— Ноги натер?

— Так точно, — потерял свою бравость солдат. Санин понял, что уже к передовой

взвод дойдет небоеспособным. Если на ступнях мозоли, то боец из такого солдата,

что из повара генерал.

— Взвод сесть! Разуться! Перемотать портянки! Две минуты!

Суров, — переглянулись бойцы. Плюхнулись прямо в пыль у дороги, начали

разуваться. Санин прошел мимо каждого и выяснил, что многие попросту не знают,

как правильно портянки применять. Наматывали как придется, с буграми, складками

— как тут не натрешь ступни.

— Сержант, — подозвал Калугу. — Обучить! — ткнул в особо нерадивого рядового.

И встал над спокойно сидящим в сапогах. Чуть тронутые сединой виски, лицо

бесхитростное, а взгляд беззаботный и, травинка в зубах. Она лейтенанта и