Райдо Витич - Имя - Война

Сердце уже не выпрыгивает — оно будто умерло там, у поезда, у тела подруги, рядом с убитым ребенком осталось.

Звук атакующих самолетов все дальше и глуше, не слышно взрывов и вжиканья пуль, никого рядом только лес от края и до края. И сумасшедший бег, словно от себя самой, от той беды, того момента, когда разбомбили поезд, из прошлого в еще более глубокое прошлое — солнечное, беспечное, где еще идет состав в Брест, еще шутит Саша, еще смеется Надя, еще улыбается Николай, а Лена еще переживает о предстоящей встрече с отцом. Все это еще есть, еще будет, еще вернется. Только бы догнать, только бы вновь оказаться на перроне ЖД, успеть к моменту отправления, чтобы еще раз обнять сестру Надю, чуть крепче, чем тогда, чуть больше ласковых слов сказать, и не пенять подруге за легкомыслие и увлеченность молодым лейтенантом, а любоваться ее жизнерадостностью, беспечным весельем.

Надя.

Наденька.

Надюшка…

Слезы застят дорогу, и не вериться, что ее нет рядом, что не она дышит Лене в затылок, подгоняя вперед.

Что она скажет ее маме? Как посмотрит в глаза ее родне? Как сядет за парту, за которой они сидели вместе с начальной школы? Как пройдет по улице, по которой много лет шагали вместе?

Как же теперь попасть в Брест? Как же найти тетю Зосиму, отца?

Тетю… Отца…

Надя…

Горло перехватило, дыхание сбилось и девушка, захрипев, рухнула на листья и траву. Уткнулась во влажные от росы растения и накрыла голову руками, пытаясь сдержать крик, слезы. А они рвутся, сметая оковы воли.

Как жить дальше? Жить, зная, что не уберегла подругу. Зная, что выжила, когда она умерла. Ей так и останется пятнадцать. Навсегда. Навсегда! И никаких планов, никаких лейтенантов, будущего в большой семье, никаких детей и индустриального техникума. Ничего!

Почему она? Почему Лена жива, а Надя погибла? Как можно погибнуть, уйти насовсем в пятнадцать лет? Ведь она ничего еще не успела, ничего не видела, не узнала! Жизнь только, только началась!

— Лена! — Николай развернул ее к себе, встряхнул, пытаясь привести в чувство. — Нужно идти, слышишь?!

Ее затрясло. Мелкая противная дрожь била, корежа тело, зубы клацали в попытке высказаться, взгляд туманился от слез.

— Ну, все, все, успокойся, — прижал ее к себе лейтенант. Она вцепилась в него так же крепко, как он в нее, заплакала тихо. Губы тряслись, пытаясь сказать хоть слово.

— Надо идти, — хрипло просвистело над ухом. Дроздов. Присел на корточки рядом и начал вещать, вглядываясь ей в лицо. — Ты понимаешь, что произошло? Ты понимаешь, кто мы?… Нам срочно нужно попасть в ближайшую часть.

Лена закачала головой, не понимая. Осознание было слишком тяжелым, неприятным, страшным.

— Это война. Это война, Лена, — тихо сказал Николай. Девушка отпрянула, с ужасом глядя ему в глаза.

— Нет… Какая война? Вы что?… У нас пакт, у нас… Нееет…

И осела: война…

Минута прострации, минута на прощание с подругой и собой, с тем что было, но чего уже не будет, с отпуском, Брестом, отцом, которого так и не увидела. С беспечностью и детством. На все это у нее больше нет прав. Она гражданка Советского Союза. Она комсомолка. И только это теперь, только это…

Лена с трудом поднялась и тяжело, еще непослушным языком сказала:

— Идем. Я… смогу.

Николай дернулся, словно заболело что, сжал ее плечо:

— Сможешь.

И вновь бег сквозь заросли, чуть медленнее, чем до этого, но уже сознательно.

— До ближайшей станции километров тридцать, — сказал Саша.

— Посадим Лену на поезд до Москвы, а сами в любую часть, военкомат, комендатуру, милицию.

— Хорошо документы при себе.

— Плохо, что оружия нет.

— Выдадут.

— Я с вами, — бросила Лена.

— Ты домой, — отрезал Коля.

— Раз война, мое место на фронте. Я должна…

— Ты должна вернуться домой! А разговоры отставить!

Девушка смолкла — сил не было противостоять ему. Да и приказной тон сбивал с толку. За четыре дня поездки ни разу она не слышала настолько жестких, безапелляционных ноток в его голосе, не подозревала, что он может разговаривать холодно и бесстрастно, по-командирски.

— Как думаешь, наши уже в курсе? — спросил друга Саша.

— Уверен. Понять не могу, как ПВО пропустили юнкерсы.

— Поверить не могу: фашисты бомбят наш поезд и ни одного выстрела в их сторону. Здесь же должны дислоцироваться наши войска, должны быть аэродромы. Не доложили, не успели? Как так? Мы же знали, что это может произойти! Ну, и где войска, где авиация, где ответный удар?! Ни черта не понимаю, ни черта!