Владимир Кораблинов: Воронежские корабли

С хозяином же избы разговор был короткий. Он выбежал с топором, матерясь, разогнал посадских жителей, а сам залез на крышу.

– Вишь ты! – кричал он оттуда. – Вишь ты, стручки-маковки, прыткие какие! Девка им нехороша! Да ее сюды по государеву указу из самой из Москвы везли с великим бережением… Ей бы, дураки, стручки-маковки, на корабельном носу красоваться, да плотники, собаки, вишь, ненароком морду раскололи… ее и кинули, сердешную…

– Так то ж корабель, – кричали посадские, – а у тебя изба, срамно ведь!

– Где изба, стручки-маковки? Где изба? Вам что, дядины дети, заслепило? Я вам покажу избу!

Вскочив, он бегал по крыше и, воображая избу кораблем, кричал непонятную команду насчет фоков, кливеров и брамселей.

Это был полоумный матрос Башашкин, бесшабашный человек. Он пережил двух Петров и двух цариц. И умер в возрасте восьмидесяти трех лет.

И все время бушпритная девка ощерялась, трясла, бесстыдница, позолоченными грудями на коньке его избы.

Смущала проезжих.

И наконец, много лет спустя, когда уже не стало ни обоих Петров, ни обеих цариц, ни полоумного матроса Башашкина, на торгу объявился чудной человек.

Он был сед, волосат, мослаковат, голос имел трубный, но сипловатый.

Ветхий сермяжный кафтанишко болтался на нем, как на огородном пугале.

И дико блуждали непутевые глаза.

Он ходил меж торговых рядов и кричал, что-де скоро всем сделается погибель. Что хотя-де черт и помер, но это одна видимость: вернется и воцарится. И что тогда-де настанет царство антихристово и конец свету.

Сего человека никто не признал, и все спрашивали друг у дружки: чей-то такой?

А между тем это был известный в свое время дьячок Успенской церкви Ларивон, или, как его звали, – Ларька.

Он столько лет отсидел в толшевских подвалах, что уже и счет годам потерял.

Итак, его не признавали, но жалели, и даже иные подавали грош, или баранку, или еще что.

Протолкавшись весь день на торгу, он с наступлением темноты ушел из города и очутился возле дворца ижорского герцога.

Ночь была ненастная, непроглядная. Ветер свистел в выбитых окнах дворцовых башен.

Бесстрашный, а еще лучше сказать, безумный Ларивон не побоялся волкулаков. Обложив крыльцо герцогова дворца сухой щепой и соломой, он высек огня и поджег.

Весело, жарко запылало деревянное строение.

Когда на посаде и в городе ударили в набат, дворец полыхал подобно огромной смоляной бочке. Сильный ветер далеко разносил горящие головни, и вскоре занялись другие дворцы и многие посадские избы.

Наконец огонь перекинулся на город и там пожрал остатки крепостных стен и многие дома и храмы.

С этим ужасным пожаром окончился древний, деревянный Воронеж.

И мы так и не узнали бы, каков был на вид этот замечательный город в те далекие времена, если б не ландшафты господина Корнеля. Он описал и напечатал в городе Амстердаме свои путешествия по Московии. Вырезанные искусными граверами, к книге были приложены рисованные им с Чижовских бугров воронежские ландшафты.

Беглые.

Пирушка, выпивка ( нем .).

Питер Бас – Петр-мастер ( голл .).

Плащ, накидка.

Ты – художник, мальчик! ( нем .)

Оборотни.

Портреты.

Латы ( нем ).

Штык.

Переводчик.

Кабаки.

Дубье, колья.

Широкий топор на длинном топорище.

Рейтар – конный воин.

Татары.