Роберт Грейвз - Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 5. Золотое руно

— Увы, бедняга Геркулес, — улыбаясь сказала Аталанта. — Ему не удастся приласкать одну или двух девиц, не разгневав пятьдесят.

— Геркулес успешно совершал более тяжкие подвиги, чем даже этот, — ответил Мелеагр с кислой улыбкой. — Но интересно, а где же Гилас? Ты его не видишь?

Аталанта описала широкий круг, чтобы избежать внимания Геркулеса, проплыв немного и прошагав вброд, приблизилась к «Арго», где, как она догадывалась, был заточен Гилас. Она заглянула за фальшборт — да, Гилас был там, безмолвно плачущий и неспособный пошевелиться: чтобы нарушить его планы в отношении Ифинои, Геркулес усадил его в огромный медный котел на корабле и завернул края у котла, как заворачивают края фигового листа, укладывая на него маленькую рыбку. Никто, только сам Геркулес своими ручищами или какой-нибудь кузнец тяжелыми и гулкими ударами большого молота, не мог теперь освободить его. Тем не менее Аталанта прошептала свое послание и вернулась тем же путем, что и пришла. Она все еще была в воде, хотя и далеко от корабля, когда что-то гулко ударило по ее кожаному шлему и сбило его. Она услыхала мощный рык Геркулеса:

— Хо-хо! Я, как всегда, попал!

Это он играючи запустил в нее большой берцовой костью овцы.

Два дня спустя Геркулес проснулся с жуткой головной болью и схватил дубину, которая оказалась под рукой. Он ошарашенно огляделся и увидал остатки пиршества, несколько сломанных гребней, разорванные женские одежды и наспех сколоченный алтарь, заваленный обугленными плодами и зерном. А где же его дорогой Гилас? Он начал неистовствовать и выть, маковое семя и вино затуманили его память, детские голоса звучали в его голове особенно пронзительно и назойливо. Он собирался умчаться, чтобы поймать Ифиною и вышибить из нее мозги, когда услыхал, как с «Арго» к нему жалобно взывает Гилас:

— Геркулес, Геркулес! Выпусти меня, выпусти меня!

Геркулес рассмеялся от удовольствия, с треском прыгнул на корабль, побежал к Гиласу и разогнул котел, а затем крепко обнял мальчика, покрывая его лицо слюнявыми поцелуями, так огромный мастиф лижет лицо ребенку своего хозяина, пока тот не завопит от страха. Он сделал паузу, потом спросил:

— Дорогой Гилас, я долго спал?

— Две ночи и один день подряд, — еле слышно ответил Гилас, — а я все это время сидел здесь, скорчившись, неспособный тебя разбудить. Добрые женщины принесли мне поесть и попить и накрыли мне плечи вот этим одеялом; но это было слабым утешением. Почему, если ты и вправду меня любишь, ты ко мне так недобр? Почему ты заточаешь и мучаешь твоего бедного Гиласа? Все остальные аргонавты, включая и тебя, наслаждались самым удивительным гостеприимством, которое когда-либо оказывали команде с тех пор, как изобретены корабли!

— Две ночи и день! И никто не приходил освободить тебя? — в негодовании вскричал Геркулес. — О, мерзавцы! Почему никто из них не вернулся, чтобы принять у нас вахту? Или эти проклятые бабы сыграли с ними ту же шутку, что и со своими собственными родичами? И пощадили только тебя и меня?

Но вскоре он увидел Идаса и Линкея, прогуливающихся по пляжу, под ручку с двумя женщинами каждый, головы их украшали цветочные венки, щеки пылали от вина.

— Когда вы, два бездельника, придете меня сменить?! — прокричал он. — Я несу вахту уже две ночи и один день!

— У нас нет приказа, — отвечал Идас, — кроме того, ты отверг предложение Аталанты, чтобы они с Мелеагром охраняли корабль. Но что ты теперь жалуешься? Мы заняты, разве не видишь? У нас дамы, за которыми мы ухаживаем.

— Если вы немедленно не придете сюда, — прорычал Геркулес, — и не примете у меня с Гиласом вахту, я вас всех подряд опрокину и втопчу в землю.

Они сочли благоразумным подчиниться, но привели с собой женщин. Тогда Геркулес, схватив Гиласа за плечо левой рукой, а окованную медью дубину — правой, в ярости понесся к Мирине. Он колотил дубиной в двери каждого дома и кричал:

— Аргонавты, выходите!

Двери были хлюпкими и не могли выдержать столь властные призывы. Либо обшивка и рама сыпались в прихожую, либо вся дверь целиком срывалась с петель и со стуком рушилась наземь. Женщины в доме испускали пронзительные крики тревоги и ярости, аргонавты же, удобно уединившись с ними, рассерженно протестовали. Геркулес продвигался вперед по главным улицам, сворачивая то вправо, то влево, методично нанося удары и вопя:

— Аргонавты, выходите!

Наконец он подошел к дому Гипсипилы, что стоял над обрывом, и проревел: