Роберт Грейвз - Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 5. Золотое руно

— Товарищи, я не боюсь смерти, но должен признаться, что чем ближе мы оказываемся от святилища, где, как говорят, вывешено Руно, тем меньше похоже, что я увижу когда-либо снова мою дорогую жену Алкесту, или обильные наши пастбища Феры, где блеют мои тучные овечки и ржут мои великолепные кони.

Фалер сразу же откликнулся: словно думал точно так же. Он сказал:

— Или высокие, серо-зеленые оливы Феспии, так аккуратно посаженные, что широкие аллеи пересекают маслинники, в какую сторону ни взгляни — вперед, назад или наискосок; а под их сенью ярко белеют весной душистые цветы бобов. Ибо дорога к этому городу — самая заброшенная и мрачная, какую я когда-либо в жизни видел, куда бы ни плавал.

— Или тенистые долины в горах Спарты, — сказал Кастор, — где земля покрыта зеленью, но тверда, и колесница, запряженная двумя лошадьми, катится, не скрипя и не подпрыгивая, а унылый шум моря вообще не слышен. Ибо что такое один корабль против тридцати?

— Или цветущие склоны Гиметтоса, — сказал Бут, — где в дремотный полдень раздается жужжание пчел, а юный пастушок играет своим овцам на раздвоенной флейте. Или Афины, над которыми стоит по вечерам лиловый свет, когда дым от очагов, где готовят ужин, поднимается из каждого дома, или хижины в городе, и всюду разносятся аппетитные запахи. Ибо что такое тридцать шесть человек против пяти тысяч?

— Или Аполлоново святилище пупа, ярко сверкающее белизной в зарослях лавра, — сказал Ифит из Фокиды. — Или синие воды Кризейского залива. Возможно, моему товарищу в алых котурнах повезло, что уже мертв: он был хотя бы похоронен, как подобает, и дух его теперь обрел достойное его место в Преисподней, ибо он не забыл, несомненно, то, чему научился на Самофракии. Но если нас погубит злонравный Ээт, нас ждет горестная участь Фрикса — нас подвесят в сырых бычьих шкурах к вершинам высоких деревьев, чтобы нас терзали вороны и коршуны.

Пелей с горечью сказал:

— Если бы только с нами был Геркулес, если бы вы только послушались нас с Адметом…

— Довольно об этом, Пелей! — вскричали в один голос Калаид и Зет.

— Неужели вы забыли, товарищи, — спросил лапиф Мопс, голосом, который выдавал недостаток уверенности, — что не менее пяти Олимпийских божеств благословили наше предприятие?

Пилосец Меламп ответил:

— Олимп отсюда далеко. Закон Зевса не простирается далее Синопа, или даже далее реки Ликос.

Идас, деланно смеясь, произнес:

— Предоставь Олимпийцам играть в снежки, пилосец. С вами — Идас, а он ничего не боится.

Никто не поддержал Идаса; все считали, что его крамольные шуточки лучше всего было бы подавить влажным одеялом молчания.

После паузы все воззрились на Ясона, ожидая какой-нибудь ободряющей речи, но он сидел, угрюмый, погрузившись в себя. Наконец вместо него заговорил Орфей:

— Друзья, вы позабыли о Великой Богине, власть которой повсеместна и вечна (хотя в Греции она и пошла на уступки, уделив часть своей власти своим трезвым детям), следуя ее великому и давнему замыслу мы прибыли сюда. Нет надобности сомневаться, надо ли нам ей служить. Забудьте ненадолго о Зевсе и Руне, вспомните о Богине и ее устремлениях. Первая цель нашего плавания — разыскать и захоронить кости миния Фрикса. Когда мы сделаем это, и тем самым удовлетворим Богиню, возможно, мы получим помощи и в других делах. Ни слова больше о Руне, пока дух Фрикса не обретет мир.

— Это мой приказ, — сурово сказал Ясон, выходя из транса.

Весь следующий день они поднимались на веслах по реке через тот же лес, не видев ни одной души человеческой, а только водяную птицу, крылатых хищников да стаю ибисов — грязных египетских птиц с перепончатыми лапами, которые поедают змей, а также используют свои клювы как клистирные трубки. В тот вечер, когда они бросили якорь, выдохшиеся от жары и духоты, Орфей порадовал их песней, которую сложил, включив в нее строфы прошлой ночи, но придав им новый поворот. Песня эта начиналась так:

Она все еще поется у очагов Греции и на скамьях гребцов в чужедальних водах. В последующих строфах упоминаются «Афины в венце из фиалок», «Фисба, где голубь воркует», и «Песчаный Пилос, колыбель кораблей» и еще не мало мест каждой области, где звучит греческий язык. Воспоминаниям этим составляли контраст вздохи и шумы реки Фасис; а каждая строфа завершалась припевом: