Тулепберген Каипбергенов - Неприкаянные

Айдос ответил тогда:

— Чем пересаживаться с коня на ишака, мне лучше ходить пешком.

И верно ведь: нищее ханство Туремурата-суфи не поднимет род кунграда, а лишь унизит, разорит вовсе. Голодный скромен, пока некого есть, а появятся овцы — забудет о скромности, проглотит всех до одной. Хивинские налоги суфи отменит, а свои введет, — без поборов ханство и дня не продержится. Сегодня суфи обещает степнякам снять с них хивинскую узду, завтра наденет свою. Да покрепче хивинской. Плеть у него будет тоже пожестче. И лягут в землю каракалпаки тысячами, защищая Туремурата-суфи от мести злого и ненасытного Елтузер-инаха.

Да, лучше ходить пешком, чем пересаживаться с коня на ишака. Однако и пешком Айдосу некуда теперь идти. В ханский зиндан только…

— Мой бий, — обратился Али, к Айдосу, — не улетели еще коршуны. Насест, на который они опустились, недалеко. Набросим на них полог, переловим, и верши суд, как душа твоя требует.

— Рано, — ответил, подумав, Айдос.

— Сейчас рано, — согласился Али. — Тогда ночью когда уснут.

— Рано и ночью. Али не понимал бия!

— Пусть прилетит сам беркут, — пояснил Айдос

— Астапыралла! — поднял растерянно руки Али — Беркут не покидает своего гнезда. Придется скакать до самого Кунграда. А тут и скакать незачем, коршуны сели в джангилевой роще…

— Кто же набросит полог? — с горькой усмешкой спросил Айдос. Он не верил, что в ауле остались преданные ему люди.

У меня десять конников, одиннадцатый — пеший.

Еще горше стала усмешка Айдоса.

— Одиннадцатый — пеший? Кто это?

Али заулыбался, довольный тем, что отвлек бия от мрачных мыслей.

— Пастух Доспан. Ты привел его?

— Как велели, мой бий.

— Введи!

Али скрылся за пологом и через минуту втолкнул в юрту пастуха. Не без усилий втолкнул. Доспан вроде не сопротивлялся, но и не проявлял желания войти. Переступив порог, тут же прирос к нему своими черными босыми ногами, похожими на деревянные грабли. Оторвать его от порога уже нельзя было, и напрасно Али тянул его за рукав чекпена.

— Вот Доспан, сын Жаксылыка, — сказал Али. — Привел прямо с пастбища.

Лицо Доспана было страшным. Озерная вода, которой умылся пастух, смыла кровь, но не могла снять синяки и ссадины, и теперь они выглядели еще ужаснее.

— Плохо, — покачал головой Доспан.

— Что плохо, сынок? — озабоченно спросил Айдос. Почудилось ему, что пастух жалуется на боль.

— Посох бросили, — ответил грустно Доспан. — Без посоха нет пастуха.

Айдос подумал о себе: он тоже теряет бийский посох. Может, потерял уже…

— А ты и не пастух теперь, — сказал с загадочностью Айдос, желая разжечь любопытство Доспана. Но не зажег, встревожил лишь.

— Без стада, дедушка-бий, чем жить буду?

— Будешь жить тем, чем живу я… И пока живу… Новая загадка тоже не зажгла интереса Доспана.

Далек был он от мыслей и забот старшего бия. Ему хотелось вернуть посох, и он сказал:

— Без посоха смогу ли?

— Сможешь.

— Воля ваша, дедушка-бий. Что я должен делать? Айдос посмотрел на пастуха: не лицо, не руки Доспана надо было увидеть ему, а душу его. Как вот только? Не ошибиться бы…

— Быть рядом, сынок.

Трудно говорить с бием, трудно понимать его. Доспан вздохнул.

— Всего лишь?

— Всего, сынок. Но этого много: и когда на коне я — быть рядом, и когда под конем — быть рядом.

Понял наконец Доспан, что от него хочет Айдос. Тяжелую ношу взвалил на пастуха главный бий. Тяжелую. Сжалось сердце Доспана от страха. И тут же забилось радостью и надеждой. Не поверил он, что бий упадет с коня, не поверил…

— Да поможет мне бог!

Не упал с коня Айдос.

В те черные дни не упал. Не сумели враги свалить старшего бия. Веревку вроде бы накинули и потянули. Туремурат-суфи тянул открыто, Есенгельды — таясь, Хива помогала, требуя новый налог, угрожая и плахой. Лежать бы под конем Айдосу. Но не судьба, видно.

Умер вдруг Елтузер-инах, хан хивинский.

Другие вести, печальные или радостные, долетают до аулов не быстрей скакуна текинского, а он ведь легок как птица, эта весть обогнала текинца. Будто нес ее ветер крылатый.

Спешил с печалью, принес радость.

Айдос сотворил молитву по усопшему. Сотворил и как будто сбросил с себя путы. С себя и с коня своего. Конем-то была его тайная мысль о ханстве каракалпакском. Пришло время погнать коня вперед. Погнать навстречу удаче. Так решил.

Все десять конников, которых отобрал Али, были посланы в аулы — ближние и дальние — звать биев на совет.