Валентин Пикуль - Через тернии – к звездам. Исторические миниатюры

Гибс начал операцию. До артерии так и не добрался, а кровь уже заливала пол, и Гибс выглядел растерянным.

– Как быть? Идти мне с ножом еще глубже?

– Идите глубже. Артерия где-то неподалеку…

– Вот она! – воскликнул Гибс.

– Держите ее, не выпускайте, – поучал его Арендт.

Наложили лигатуру. Хотели зашивать. “А между тем, – пишет очевидец, – аневризма, причина всех хлопот, бьется по-прежнему”. В зале возникло беспокойство. Зрители привстали с мест. Арендт, явно струсив, хлопотал над больным, успокаивая собрание:

– Обычная anomalia wasorum, какие часто случаются…

Но тут честный Якоб Лейтон треснул в пол тростью:

– Черт побери, почему я не вижу здесь Буяльского?

Возникло замешательство. Буяльского не пригласили по той причине, что он… русский! А этот англичанин, чуждый интриг, стучал своей дубиной, гневно рыча:

– Я еще раз спрашиваю – отчего нету Буяльского? Я же вижу, что вы зарезали человека и сами не знаете, что делать.

Илья Васильевич жил недалеко, быстро приехал.

Легонько, но решительно отстранил Гибса и Арендта.

– Операторы искали subclavia, но, не найдя ее, разрезали ни в чем не повинную dorsalem scapulae… Сейчас исправлю!

Буяльский завершил операцию. Лейтон взмахнул палкой:

– Всех зову к себе… на обед!

За пиршеством до тех пор пили за здоровье Гибса и Арендта, пока это не надоело флотскому Лейтону:

– Я не для того позвал сюда, чтобы вы пили и ели за здоровье мясников… Ур-ра, господа, ура Буяльскому!

Историк пишет: “Для Буяльского с этого времени закрылись все пути… ядовитая ненависть немцев преследовала его до гробовой доски”. Илья Васильевич был женат, имел дочерей и нуждался, когда открылась вакансия на место хирурга при Казанском университете. Жене он сказал:

– Машенька, годы-то идут, надо подумать, как жить дальше… Здесь, в столице, сама видишь, мне ходу не дадут!

Мария Петровна согласилась ехать в провинцию:

– И Бог с ним, с этим Петербургом! А там, Ильюша, заведем домик с садиком. Чтобы вишенье. Чтобы крыжовник…

Надобно было повидать Магницкого, попечителя Казанского учебного округа, приехавшего в Петербург. Буяльский вспоминал: “Это был красивый мужчина с высокомерною физиономией и явным самодовольством в каждом движении, рассчитанном на то, чтобы озадачить просителя”. Он встретил хирурга словами:

– А вы думаете, я нуждаюсь в профессорах? Да мне стоит лишь свистнуть, как они сбегутся – больше чем надобно.

На что Илья Васильевич с достоинством отвечал:

– Ваше превосходительство, вы изобрели очень легкий способ для приискания профессоров хирургии. Можете свистеть, сколько вам вздумается! Бездомные псы на ваш свист, может, и сбегутся, но едва ли отзовется хоть один уважающий себя ученый…

Шли годы… Кэмбридж, Берлин и Филадельфия присвоили Буяльскому почетные звания, а наградою от России было то, что его сделали… консультантом Мариинской больницы (без жалованья!). Случай в Царскосельском лицее с удалением из тела Алеши Воейкова костяной палочки, однако, стал широко известен в обществе столицы.

Николай I вызвал к себе лейб-медика Рюля:

– Рюль! Ты, смотри, не загораживай дорогу Буяльскому…

А встретившись с Арендтом, царь шутливо спросил:

– Мой добрый Арендт, если моя жена, когда я буду садиться на трон, подставит мне под зад острую палочку, как это случилось в Лицее с олухом Воейковым, то скажи честно – кого звать на помощь: тебя или… Буяльского?

Арендт, сильно покраснев, отвечал императору, что лучше звать Буяльского, ибо он, Арендт, уже несколько староват.

– То-то! – сказал император и щелкнул врача по носу.

В тревожные дни 1837 года, когда на Мойке умирал Пушкин, Буяльский был возле его постели – вместе с другими врачами. В годовщину 100-летия со дня смерти поэта нашлись медики, осудившие своих коллег прошлого. “Вестник хирургии” обрадовал советских читателей, что сейчас все было бы иначе – “скорая помощь” доставила бы Пушкина в больницу, где поэта осмотрели бы рентгеном, сделали бы ему переливание крови и прочее. Но достижения медицины XX века нельзя механически передвинуть в былое столетие. И потому прав академик Н. Н. Бурденко, который на особой сессии Академии наук СССР решительно заявил, что даже в 1937 году такие ранения, какое было у Пушкина, на 70% кончаются смертью!

Художника из него не вышло, но зато Буяльский стал профессором Академии художеств, где читал курс анатомии. Преподавал эту науку не на трупах, а на картинах в Эрмитаже, водя учеников от одного полотна к другому. Даже у великих мастеров он находил немало ошибок в изображении человеческой натуры и только мимо созданий академика Егорова проходил спокойно: