Давид Гроссман - Львиный мед. Повесть о Самсоне

Он тотчас взбирается на гору, возвращается к себе в Цору и, обратившись к отцу с матерью, объявляет им: «Я видел в Фимнафе женщину из дочерей Филистимских, возьмите ее мне в жену». И хотя слово «любовь» не произнесено вслух, в заявлении Самсона гудит буря чувств. Трудно сказать, способен ли он сам в ту минуту разобрать путаницу этих чувств на отдельные нити — где тут любовь, что пробудилась в нем, а где новый мощный порыв «Духа Господня»… но что здесь удивительного? Любовь — первая любовь, великая и доселе не изведанная, — конечно же, способна пробудить в человеке чувство, что она только сейчас зародилась в мире и дух новизны раскачивает его колоколом.

Тем, кто удивляется столь быстро возникшей связи между назореем и женщиной, следует разъяснить, что монашество в еврейском понимании этого слова отличается от монашества христианского или буддийского. [19] В иудейских источниках отношение к монашеству двойственно. Одни видели в монашестве более высокую ступень духовности, которой не всякий может достигнуть. Таков, например, пророк Амос: «Из сыновей ваших Я избирал в пророки и из юношей ваших — в назорей» (Ам. 2:11), то же и в Талмуде — см. рабби Елиезер (Вавилонский Талмуд, трактат «Таанит» 11:71). Но были и такие, что в умерщвлении плоти и в обособлении от того, что предлагает жизнь, усматривали грех, — например, рабби Шимон бар Йохаи (Иерусалимский Талмуд, «Назорей» 81.). Такого же мнения придерживались и амора (учитель-талмудист) Шмуэль, и рабби Елиезер ха-Кефер, современник рабби Иегуды га-Наси, редактора Мишны («Таанит» 11:71). — Примеч. автора. Иудейский назорей (Числ. 6) обязан соблюдать три ограничения: ему запрещено пить вино (и есть все, что изготовлено из вина и винограда), брить волосы и осквернять себя, приближаясь к мертвому (последнее Самсону не воспрещается). Но запрет жениться, знакомиться с женщиной или вступать с ней в сексуальную близость на него не наложен.

Однако ошибается тот читатель, что предвкушает пряные сцены и пикантности из жизни сластолюбцев-монахов в стиле «Декамерона» или «Кентерберийских рассказов»: создатель библейского текста (который, как и большинство рассказчиков, обладает свойством гасить радости) тотчас спешит сообщить по поводу влечения Самсона к филистимлянке, «что это от Господа, и что он ищет случая отмстить Филистимлянам. А в то время Филистимляне господствовали над Израилем».

Не любовь, не влечение, не романтика и, главное, не свободная воля: Самсон тянется к филистимлянке лишь потому, что Бог ищет повода наказать филистимлян за то, что они поработили израильтян. По словам Ветхого Завета, это и есть единственная причина страсти, овладевшей Самсоном.

И все же такое изображение событий не может вычеркнуть из сердца читателя изумление от переживаний Самсона-человека, которые с такой очевидностью явствуют из этого рассказа. Ведь сам-то он не может воспринимать свою любовь как «поиски случая» для чего бы то ни было, даже если те исходят от самого Бога; его немедленное и решительное обращение к женщине из Фимнафы лишь доказывает, что он, Самсон, мужчина из плоти и крови, стремится к любви и нуждается в ней! Способен ли он понять, что его бурная любовь — всего лишь орудие, политическое и военное, в руках Господа? Способен ли человек вообще понять такое ? Способен ли человек выстоять перед мыслью, что, как в детстве он не был «естественным ребенком» своих родителей, так и сейчас, когда стал мужчиной, естественное влечение к женщине ему задано свыше?

И, пока мы задаемся этим вопросом, в голову приходит безотрадная мысль, что герой нашего рассказа не догадывается и никогда не узнает, что не успел он еще родиться, а Бог уже предопределил его любовь и всю эмоциональную сторону его жизни.

«Возьмите ее мне в жену», — просит, даже требует Самсон у родителей, и по резкому тону сказанных им слов можно представить его упрямое, воинственное лицо. Но нельзя понять, что на самом деле скрывается за этой воинственностью и что она таит даже от самого Самсона. Интересно отметить, что в других рассказах о подобных ситуациях, повторяющихся в Ветхом Завете не раз, сын, прося взять ему в жены любимую девушку, обращается только к отцу. Самсон же просит об этом не одного отца, но и мать. С этой минуты и далее они почти всякий раз будут упоминаться вместе — его отец и мать. Библейский рассказчик будет вновь и вновь подчеркивать, что мать Самсона важна не менее отца.

Вместе и единодушно они говорят ему в ответ («отец и мать его сказали ему») то же самое, что обычно в таких ситуациях говорят родители своим Самсонам: «…разве нет женщин между дочерями братьев твоих и во всем народе моем, что ты идешь взять жену у Филистимлян необрезанных?»