Давид Гроссман - Львиный мед. Повесть о Самсоне

Но, возможно, есть еще одна причина великой ярости, толкнувшая его на месть и массовое убийство, которое он затем совершил.

Давайте попробуем представить себе беседу между его женой и «брачными друзьями». Написано, что «она разгадала загадку сынам народа своего». Но не разгадала ли она им кое-что еще? Не рассказала ли она о величайшей тайне, которая открылась ей о Самсоне? Разумеется, трудно сказать, поняла ли она сама в полной мере то, что он поведал ей. Что-то в ответе филистимлян Самсону показывает, что, услышав отгадку, они мало что узнали о Самсоне и его великом единоборстве. Видимо, услышали от его жены лишь самую суть — о мертвом льве и меде.

Это всего лишь предположение. Но если в нем есть правда, то возникает и мысль, что именно «резюме» филистимлян больше всего и разожгло ярость Самсона. Услышав из их уст: «Что слаще меда, и что сильнее льва!» — Самсон почувствовал, как над тайной, заключающей его суть, надругались; ее опошлили, превратили чуть ли не в анекдот. Его избранность сделалась сплетней, которую «граждане» передавали друг другу, не понимая того, что в ней скрыто.

В «Письмах к молодому поэту» Райнер Мария Рильке пишет: «А те, кто плохо и дурно хранит эту тайну (а таких много), теряют ее лишь для самих себя и все равно передают ее дальше, сами того не зная, как запечатанное письмо». Это глубокое высказывание, если отнести его к Самсону, проливает на его жизнь свет, вызывающий подчас ироническую улыбку, а подчас — печаль в сердце: ведь и в самом Самсоне есть некая загадка , но и он тоже хранит свою загадку «плохо и дурно» (например, в случае с блудницей из Газы, к которому мы подойдем позже). Он и сам порою действует как человек, осужденный лишь передавать загадку дальше, «как запечатанное письмо», — иными словами, лишь приводить в действие волю Божию, избравшую его без его ведома. Он так и не разгадал этой загадки до конца.

Одно очевидно: человек всегда чувствует себя глубоко оскорбленным, если его тайна стала достоянием чужаков, не понимающих и не достойных ее. Должно быть, именно это чувство и овладело Самсоном, когда он услышал разгадку из уст «брачных друзей», хохочущих над его провалом. Наверное, добавилось и чувство художника, творение которого открылось толпе, а в ней — лишь пустые лица.

Кипя от оскорбления и ярости, он направляется в Аскалон, город филистимлян, и там убивает тридцать человек.

Вот что удивительно — зачем Самсон пошел в Аскалон, за сорок километров, а не в филистимский город Екрон, до которого от Фимнафы всего пять километров? Зачем ему было шагать десятки километров по филистимской территории? Ответ, кажется, заключен в самом вопросе — Самсону хочется как можно дальше вклиниться в гущу филистимлян, чтобы вокруг видеть только своих врагов.

Он убивает тридцать человек, ни в чем не повинных, просто имевших несчастье столкнуться с ним на улицах своего города. Он снимает с них одежды и приносит их тридцати «брачным друзьям». Что сделали те, надругавшись над его сутью, то и он сейчас сотворил с тридцатью чужаками. Лишает их жизни, чтобы отобрать у них «оболочки». Поступок жуткий (нет ему равных!) — и свидетельство того, что Самсон не всегда отличает оболочку от основы, не всегда различает, где чудной, а где чужой.

После того как рухнул его брак под этим чудовищным ударом, Самсон, точно ребенок, спешит домой к папе с мамой. Вспомним: он уже женат, уже оставил родительский дом, а теперь возвращается зализывать раны, согреться от родительского тепла. Но проходит немного времени, и в пору жатвы пшеницы он вновь отправляется в Фимнафу, решив вернуться к филистимлянке-жене.

За пазухой у него козленок ей в подарок, в знак примирения, и он хочет войти к ней, но это невозможно: ее отец уже отдал жену Самсона другому — «я отдал ее другу твоему», имеется в виду одному из тех «брачных друзей», что были на свадебном пиру и заставили его жену выдать тайну. Как было принято в те дни, тесть предлагает Самсону взамен ее младшую сестру, которая, по его словам, «красивее ее», однако Самсон уже кипит яростью. «Теперь я буду прав пред Филистимлянами, если сделаю им зло», — заявляет он и устремляется мстить.

«Ипошел Самсон, и поймал триста лисиц, и взял факелы, и связал хвост с хвостом, и привязал по факелу между двумя хвостами; и зажег факелы, и пустил их на жатву Филистимскую, и выжег и копны, и нежатый хлеб, и виноградные сады, и масличные».

И этот поступок Самсона — тоже бешеный по своему дикарству, своей жестокости. Но какой масштаб возмездия, какой редкостный спектакль, какое невероятное зрелище!