Ахмед Боков - Сыновья Беки

Весть о том, что Соси готов примириться с сыновьями Беки, быстро разнеслась по селу.

Исмаал с Хасаном снова послали к Соси стариков. Дело наконец сладилось.

Через два-три дня кумыки, зимовавшие в трех селах, стали разъезжаться по домам.

Семья Кайпы перешла в свой освободившийся дом. À Хусен и Эсет на первое время поселились в доме Довта.

Кайпа, глядя на то, как они хлопотали, устраивали свое жилье, и радовалась, и горевала. «Все бы хорошо, – думала она, – если бы не вражда с сурхохинцами. Ведь не простят они, что невесту у них из-под носа увели!..»

Утро выдалось ясное, ласковое. Небо – словно подсиненное полотно. Солнце стоит высоко. Горизонт опоясан кудрявыми облаками, похожими на расчесанную шерсть. Все дышит свежестью. Радостно щебечут птицы, неутомимые ласточки хлопочут вокруг своих гнезд.

Во дворе у Довта не умолкает перестук молотка по железу. Прохожие останавливаются и удивленно заглядывают: не Довт ли ожил? Но нет. Это Хусен. Не многие еще знают, что они с Эсет здесь поселились, а лучше бы и никто вовсе не знал. Спокойнее было б для них и безопасней.

Но Хусен сейчас думает о другом. Перед глазами у него поле в Витэ-балке, где он, как и многие сагопшинцы, засеял кукурузой свою долю землицы. От угодий Мазая и Мочко Хусену ничего не досталось, а вспахать много лет пустовавшие, утоптанные овцами земли Угрома в Алханчуртской долине у людей в этот год не хватило ни сил, ни времени.

Урожай в Витэ-балке обещает быть хорошим. Хусен уже ездил бороновать – кукуруза поднялась дружно. За день Хусен с Султаном пробороновали четыре десятины. Заодно со своими участками поработали и на Исмааловом. Он-то теперь возглавляет Совет в селе, не до земли ему. Прополкой позже займутся женщины – Миновси с дочкой. А боронование – дело мужское.

Хусен уже заканчивал, когда вдруг появился Гойберд.

– Вот хорошо-то, что я вас застал, – приговаривал он, вытирая войлочной шляпой пот с бритой головы. – Кайпа сказала мне, что вы здесь, я и поспешил. Проборонуй, Хусен, и мое поле. Бог возблагодарит тебя. Да не будет мой путь сюда напрасным!..

– Что говорить, Гойберд, конечно, проборонуем. Поворачивай сюда, – крикнул Хусен брату и, обернувшись к соседу, спросил: – А где твой участок?

– Клянусь богом, недалеко. Отсюда – как от нашего дома до окраины села. Ну, может, чуть побольше…

Хусен улыбнулся, но промолчал. Ему ли не знать Гой-берда.

Путь до Гойбердовой полосы оказался и впрямь неблизким. Но за разговором дошли быстро. На радостях Гойберд не знал, какие ему еще слова сказать в благодарность.

– Да будет благодатным каждое ваше начинание. Беки, бедняга, будь он жив, очень бы обрадовался, увидев вас такими повзрослевшими! – Затем, глянув на лошадей, спросил: – У каждого по лошади? Дай бог, дай бог. А вторую когда же купили?

– Во время пахоты.

– Правильно сделали. Теперь со всяким делом можно управиться на своих лошадях и у других не надо просить. У меня в эту весну ничего не вышло. Но осенью куплю, если буду жив. Клянусь богом, куплю. Кукуруза, по всему видно, будет хорошая. Вон у меня ее сколько: две десятины… Обязательно куплю лошадь. И только хорошую. Как твоя. – Гойберд с удовольствием посмотрел на гнедую. – Уж покупать, то хорошую. Клянусь богом, это правда.

Хусен тоже не сводил глаз со своего мерина. Ему нравился и блеск его черной шерсти, и сильные ноги, и густая грива, чем-то напоминающая распущенные девичьи волосы. Хусен купил коня на деньги, вырученные от продажи овец и мешка пшеницы.

Когда Кайпа при разделе сказала, что коня этого надо отдать Хусену, Хасан не возразил. Хусен привел овец, Хусен добыл пшеницу, значит, и конь должен принадлежать ему. Кто-кто, а Хасан всегда был за справедливость.

У Хусена и Эсет есть и корова. Родители дали ее дочери. Обычай у ингушей таков, что корову дарят дочери, вышедшей замуж, после первого посещения родительского дома. Эсет еще не была у своих, но корову ей выделили. Как ей пойти к родителям, если сопляк Тархан поклялся, что ноги ее не будет в том дворе, где живет он. Даже объявил: уйду, мол, из дому, коли родители впустят дочь. Кабират не один день уговаривала мужа принять дочь, и он уже было склонился к согласию, но под влиянием сына отступился от своего слова. Старший сын Тахир пропал без вести. Не терять же из-за непутевой дочери последнего отпрыска. Но когда Кабират сказала, что одну из четырех коров надо непременно отдать Эсет, Соси согласился. Тархан попробовал и этому воспрепятствовать, но тут мать настояла на своем, и он махнул рукой: мол, черт с ней, с коровой, лишь бы сама не приходила.