В. Зарудный: Фрегат «Бальчик»

Впрочем, репутация Нахимова, как морского педагога, никогда не уступала его известности, как военного человека, и во время жизни своей Павел Степанович был достаточно вознагражден сочувствием бескорыстных специалистов, которые умели понять и оценить его поразительное и оригинальное влияние на морское сословие наше. Но совершенства нет в природе. Если бы Павел Степанович был более воздержан в деятельности, имел бы умеренный темперамент и более обширное поле действия, то он удивил бы весь свет результатами морского воспитания; совершил бы переворот изменением направления умов у всех молодых морских офицеров и сделал бы это без прибавки даже и одного вертка к масштабу своего образования…

Сменившись с вахты в 4 часа утра, я был в странном расположении духа, почти в одно время сердился и смеялся; но, несмотря на то, разделся, лег в койку и в ту же минуту заснул; через час вестовой с таким же трудом, как и в полночь, будил меня и вразумлял, что свистали всех наверх: парус ставить. В это время я был вполне убежден, что вестовой - первый враг мой в мире; все злое, неправедное и ненавистное сосредотачивалось моим сонным воображением в лице бедного вестового. Я бранил его, стращал, умолял, чтобы он оставил меня в покое, старался ударить его кулаком; но вестовой, специалист в таких занятиях, действовал по привычке, осторожно, но настойчиво и хладнокровно; это неизменное хладнокровие возбуждало во мне бездну ненависти, но не могло разбудить меня.

Вдруг раздался голос Александра Александровича: «По марсам!»

- Мухи! - крикнул Павел Степанович.

В одно мгновение я был на ногах, с помощью вестового в несколько секунд оделся и, не застегивая сюртука, стремглав побежал наверх. Павел Степанович, кажется, хотел что-то сказать мне, назвал даже мое имя, но я не слушал его и бегом полетел по выбленкам во владения Набардюка и Коробкова.

Когда я бежал по вантам, то взглянул нечаянно вниз, и мне показалось, что Павел Степанович отвернулся в сторону и смеялся, а все офицеры на юте и шканцах хохотали без зазрения совести; один Александр Александрович был серьезен.

Сойдя зачем-то с марса вниз, я облокотился спиной на сигнальный ящик и задремал; мне показалось, что я очнулся через несколько секунд, но другие сказали, что я так стоял довольно долго. Мне сказали также, что Александр Александрович увидел меня, улыбнулся и сказал одному из офицеров: с него нужно снять портрет и послать в журнал: «Наши», с надписью: мичман. - Этот промежуточный сон значительно освежил меня, и вслед за этим новое обстоятельство возбудило во мне энергию. На юте ставили бизань; матросы разбежались с бизань-шкотом, дернули его, и он лопнул. Павел Степанович, увидя это, рассердился и накричал на меня. Мне сделалось досадно. Чем, думаю себе, виноват я, что бизань-шкот лопнул; не я же его делал.

Павел Степанович ушел в каюту и потребовал к себе ютового офицера. Я явился к нему в таком состоянии духа, которое проявил бы каждый из моих степных земляков, считающий себя обиженным.

- Господин Корчагин, - сказал мне Павел Степанович: - у нас лопнул бизань-шкот-с!

- Как же-с, лопнул сейчас. Как, думаю себе, забыть такое важное происшествие.

- Вы мне должны сказать, почему он лопнул?

- А бог его знает, - отвечал я равнодушно.

Павел Степанович посмотрел на меня с удивлением.

- Во-первых, г. Корчагин, подобные ответы как-то странны; ежели бы я имел право, то посадил бы вас за это на покаяние на два года; а во-вторых, кому же знать причину такой простой вещи, как не нам с вами, г. Корчагин! Царям много дела-с; им есть о чем думать: во Франции революция, в Германии также; о бизань-шкотах ближе всего позаботиться мичманам. Хорошо-с. Ступайте к своему делу…

В этот день Павел Степанович пригласил к своему столу, по обыкновению, несколько офицеров. Командир фрегата постоянно обедал вместе с ним. Этот раз были приглашены Александр Александрович, вахтенный лейтенант, несколько мичманов, и я в том числе.

Когда мы вошли в каюту, то застали адмирала в веселом расположении духа: он смеялся, ходя взад и вперед по каюте, и тотчас же рассказал Александру Александровичу происшествие, которое его так развеселило. Дело было в том, что ютовой матрос сказал адмиралу какую-то добродушную грубость, отличавшуюся простонародной остротой. Жалею, что забыл содержание анекдота; мы невнимательно слушали Павла Степановича, потому что были заняты созерцанием стола с изящным убранством и гостеприимным содержанием.