А. Сахаров (редактор) - Николай II (Том II)

– Алексеев упросил меня немедленно удалить их из Ставки, – извиняющимся тоном пробормотал Николай. – Он сказал, что в противном случае не гарантирует безопасности от солдатского бунта… Почему-то Воейков вызывает здесь особенную ненависть…

– Но, Ники… – только и произнесла Мария Фёдоровна.

Покои, отведённые в губернаторском доме, не понравились своей простотой вдовствующей императрице. Они навевали на неё тоску и уныние. Когда она вышла к завтраку, накрытому в царской столовой, то и его простое меню, отнюдь не аристократическое, её также удивило.

После трапезы, прошедшей в молчании, словно поминки, вдовствующая императрица решила вернуться в свой поезд и квартировать в нём до отъезда.

К вечернему чаю, который на этот раз царь пил в одиночестве, был приглашён Алексеев. Когда чайная церемония была окончена, Николай взял со стола конверт, вынул из него голубой телеграфный бланк и передал его генерал-адъютанту.

– Михаил Васильевич! – обратился он к Алексееву твёрдым голосом. – Это – моя телеграмма Родзянке! Поскольку моего брата также заставили отречься от престола, я беру назад своё отречение в его пользу и передаю корону, как и следует по Закону, моему сыну…

– Но, Ваше Величество, в Петрограде царствует смута, там идёт борьба между Временным правительством и Советом… – решил возразить наштаверх. – Ваше отречение, потом отречение Михаила Александровича разожгло противостояние ещё больше…

– Я прошу передать мою телеграмму Родзянке незамедлительно!.. А также иметь в виду её содержание здесь, в Ставке! – повторил ещё раз Государь и отвернулся к окну, давая понять, что аудиенция окончена.

– Хорошо, Ваше Величество! Будет исполнено, Ваше Величество! – откланялся Алексеев. Но думал он при этом совершенно другое: «Как бы не так, господин полковник Романов! Никуда я вашу телеграмму посылать и не буду, а спрячу её подальше от всех! Не ровен час, узнают о ней в верных вам войсках, так они всю мою Ставку поднимут на штыки за Наследника Цесаревича да за вас! Слава Богу, здесь я рассылаю телеграммы и приказы, а вас скоро увезут в Петроград под арест!..»

В тот самый час, когда Государь сделал попытку законным образом, без крови, вернуть трон Цесаревичу, не определяя пока, кто же будет регентом при нём, и встретил глухое, вязкое сопротивление главного генерала-предателя, к Могилёвскому вокзалу подходил первый пассажирский поезд из Петрограда, выпущенный после некоторого перерыва в сообщениях. В нём было много офицеров, обретавшихся в столице за разными надобностями, в отпусках по ранению, по высокопоставленным связям. Теперь они все бежали от солдатско-рабочего мятежа и расправы победившей в Петрограде черни в свои части действующей армии, где пока ещё царила дисциплина. Многие из них для сохранения своей шкуры нацепили на себя красные банты и розетки, но большинство всё же презрело модную мимикрию.

Среди таковых был и полковник граф Лисовецкий. В сопровождении своего вестового Чайковского молодой полковник с белым Георгиевским крестом на шинели и Георгиевским оружием в портупее вышел из вагона. Его вестовой тоже привлекал к себе внимание полным Георгиевским бантом на груди.

На привокзальной площади полковник с вестовым погрузились в санки извозчика и велели везти в гостиницу «Франция», где бывали свободные номера для офицеров. По дороге Пётр увидел, что революционная волна не успела докатиться до Могилёва.

В городе было тихо и пустынно, как прежде. Никаких полотнищ, словно напитанных кровью, покрывших собою почти все фасады и толпы в Петрограде, здесь ещё нигде не было видно. Солдаты и офицеры, попадавшиеся навстречу, были опрятны и подтянуты.

Всё же, когда устроились в своих номерах и вышли потом на улицу, Пётр велел вестовому побродить по городу и разведать ситуацию. Сам он пошёл в штаб с надеждой увидеть там полковника Лебедева. Генштабист оказался на своём рабочем месте.

Друзья крепко обнялись. Приближалось время обеда, и Лебедев пригласил Петра в Офицерское собрание.

По дороге Пётр рассказывал о том, что он видел и пережил в Петрограде, не упомянув о своём приключении в Царском Селе, о преступной бездеятельности Беляева, Хабалова, других генералов и Протопопова.

В ответ Лебедев поведал ему, что для многочисленного могилёвского гарнизона события совершенно непонятны, а противоречивые и вздорные слухи, доносящиеся из Петрограда, начинают волновать и раскачивать солдатскую массу. В глубину народа проникают убеждения о том, что «господа царя предали» и скоро будет всё можно… Свобода, значит! Офицеры тоже сбиты с толку, многие уже слышали об успешном заговоре Алексеева, Лукомского, Рузского и ждут, что найдётся волевой генерал, верный присяге, который организует вооружённую поддержку Государя… Но такового пока не видно и на горизонте, поскольку вся армейская верхушка заражена гучковским нигилизмом в отношении Государыни и Государя…