А. Сахаров (редактор) - Николай II (Том II)

Николай снова замолчал и тяжело задумался. Печаль опять сделала его лицо серым и старым. Он уставился в одну точку где-то на стене поверх головы министра. Ему вспомнилось, что Друг, выздоравливающий от раны в селе Покровском, прислал Ане телеграмму, в которой умолял Государя «не затевать войну, с войной будет конец России и им самим и что положат до последнего человека». Хотя мысли Григория совпадали с настроением самого Николая, а особенно Александры, у царя эта телеграмма сначала вызвала раздражение, и он отбросил её в сторону. Но, думая о войне, он приходил к выводу, что она грозит стать особенно кровавой из-за всего того губительного оружия, вроде пулемётов, которое наизобретало человечество. Николай всё больше постигал правоту дорогого Друга. Но он не мог теперь уже выйти из колеи, ведущей к войне, которую проложили без него могущественные силы внутри и за пределами его страны, хотя и пытался это делать до последнего момента.

Вот и сейчас, принимая под давлением обстоятельств и ответственности перед страной решение о всеобщей мобилизации, он решил не прекращать переписки с Вильгельмом, объяснить наконец кузену, что мобилизация при разумном сдерживании войск не обязательно должна означать войну.

Николай тяжело вздохнул, перекрестился на образа, висевшие в углу кабинета, и обратил печальные глаза на Сазонова.

– Вы правы… Нам ничего другого не остаётся, как ожидать нападения неприятеля… – с трудом вымолвил Государь. – Передайте моё повеление начальнику Генерального штаба о всеобщей мобилизации…

Затем Николай снова безучастно уставился в какую-то точку на стене.

Сазонов понял, что аудиенция окончена. Он встал, откланялся и поспешил на первый этаж, в комнату дежурных камердинеров, где стоял телефонный аппарат. С Петербургом сразу соединили.

– Николай Николаевич! – громко сказал министр начальнику Генерального штаба. – Его Величество милостиво повелеть соизволил об общей мобилизации! Как вы меня слышите?

В ответ по проводам донеслось:

– Спасибо, Сергей Дмитриевич! Мой телефон теперь испортился!..

…Когда Государь остался после ухода Сазонова с графом Татищевым, он подошёл к столу и стал набрасывать новую телеграмму Вильгельму:

«Для Меня технически невозможно сейчас приостановить военные приготовления. Но пока переговоры с Австрией не оборвались, Мои войска воздержатся от принятия каких-либо наступательных действий. Я даю Тебе в этом своё честное слово. Ники ».

Депеша пошла в Берлин одновременно с телеграммами в военные округа России о всеобщей мобилизации Российской императорской армии.

Последний день мира в России, 31 июля 1914 года, простоял серым и унылым. Государь ещё не мог окончательно поверить в то, что вот-вот грядёт война, которая по крайней мере на несколько месяцев остановит все его планы по спокойному и неторопливому переустройству империи на основе более либеральных законов, блокирует его попытки смягчить отношения с думской «общественностью», улучшить положение крестьянского сословия и помешает предпринять новые шаги для предоставления прав и свобод инородцам…

Он собрал на Ферме заседание Совета министров, которое с воодушевлением одобрило Указ о всеобщей мобилизации и приняло ряд технических мер, облегчающих приготовления к войне. Великого князя Николая Николаевича на заседание нарочно не пригласили из-за того, что Государь хотел обсудить ещё раз кандидатуру на пост Верховного Главнокомандующего с министрами, не приняв сам ещё окончательного решения отказаться от своего долга лично предводительствовать войском. Он дал министрам высказаться свободно. Почти все почтительнейше просили Его не возлагать на себя это бремя тяжёлой ответственности, коль скоро неизвестно, как пойдут дела на войне с самого начала – ведь германец силён, а при нашей медленной мобилизации возможны всякие неожиданности, которые могут подорвать веру армии в своего Государя.

Николай понял, что без решительного приказа, который может вызвать сопротивление министров и ненужный в начале войны конфликт, ему Главнокомандующим не стать. Он предложил тогда в Верховные предводители армии великого князя Николая Николаевича. Приятно было хоть то, что бурного восторга это предложение не вызвало.

По причине того, что Совет затянулся, Государь позавтракал только после часа дня и тут же принял по просьбе Сазонова германского посла Пурталеса. Рассудительный и спокойный в обычное время, граф Пурталес превратился в какой-то комок нервов. Он бессвязно говорил об отмене русской демобилизации для того, что бы его повелитель Кайзер мог остановить и германские приготовления к войне, не принимал никаких веских аргументов, которые ему приводил Николай об опасности для России остаться один на один с полностью отмобилизованными военными машинами Германии и Австро-Венгрии. Светло-серые водянистые глаза Пурталеса были полны слёз, и он только большим усилием воли сдерживал рыдания, которые грозились прорваться в его голосе.