Павел Северный - Андрей Рублев

Снегопад, не переставая, засыпал город всю неделю. Из-за снежной сугробности пустовали церкви. Снег падал сухой, похрустывал под ногами.

Зима перестала скупиться, а народ опять в большом снеге начал углядывать никому не понятное знамение…

В то утро, когда Андрея с Даниилом наконец позвали к великому князю, в Москве бушевала метель.

В просторных сенях перед думной палатой, куда пришли живописцы, было людно: воеводы, бояре, свои и иноземные торговые гости, а также монахи. Бояре с купцами, узнавая живописцев, на их поклоны шевелили головами, но некоторые из бояр, хорошо знавшие Андрея и Даниила, будто не видя их, проходили мимо. У Даниила, угадавшего по поведению бояр, что встреча с князем будет не совсем приятной, на лбу выступили капельки пота.

В сенях шумно, хотя все переговаривались вполголоса. Людей по имени вызвали в палату, и все перед дверью торопливо крестились. Вызванные в палате подолгу не задерживались. Выйдя, шепотом сообщали ожидавшим своей очереди, что великий князь зело неласков. Наконец окольничий назвал имена живописцев.

Андрей и Даниил, войдя в сумрачную палату и перекрестившись на иконы, остановились возле двери.

Князь Василий в парчовом наряде, не видя их, стоял у стола и что-то бормотал. Потом, прижав ладонь ко лбу, прошелся по горнице. Василий ходил, покусывая кончик бородки, а заметив пришедших, по-недоброму сухо спросил:

– Объявились? Давно ждал, а вы, должно, опять недужили?

– Явиться перед твои очи нам велели только вчера вечером, – ответил Андрей.

– Как это вчера? До снегопада велел игумену прислать.

– Слова о сем от него не слышали.

– Бережет, видать, ваш покой. Смолчал, учуяв мою гневность. Шибко гневен на вас, что осмелились больно на свой лад собор владимирский лепостью украсить.

Замолчав, Василий пристально осматривал живописцев. Приметил, что Андрей спокоен, а лицо Даниила покрылось от волнения красными пятнами.

– Слыхал не раз, будто лепость сотворили великую, но только Господу и Церкви вовсе ненадобную. И беда в том. Милость Божью над гневностью Божьей непомерно возвысили. Посмели позабыть, что вам, грешникам, сего сотворять не положено. Надобно мне знать всю правду, чей разум верховодил в замысле росписи Страшного суда?

– По моему замыслу писан, – ответил Андрей, заметив, как на лице князя дернулись брови.

– Вона как! Так и знал. Без твоего признания, Андрей, не сомневался, что только ты обзаведешься эдакой смелостью, иначе изобразить Страшный суд, глядя на который ни единый человек не содрогнется от ужаса, не увидя Господней гневности за людскую греховность. Так и знал!

Помолчав, пощипывая бородку, Василий шагнул к живописцам и, повысив голос, спросил:

– Поди, не ведаете, что владыка владимирский описанием сотворенной вами дерзновенности разгневал митрополита?

– Ждали от него такой немилости, потому как грозился, – снова ответил Андрей, взволнованно откашливаясь.

– Ждали! Понимали, что дерзновенность ваша наказуема?

– Ждали, княже, что владыка злость свою ублажит.

Сказанное Андреем заставило князя вспылить.

– Митрополит молит меня наказать вас. Грозится, ежели не уважу его гнев, самолично вас наказать властью Церкви за неугодное ему своемыслие, за греховное по земному забвение истинного Бога. Митрополит суров. Он накажет. Суров он ко всем отступникам от византийских заветов. Накажет. Меня обойдет, а свое выполнит. А чем я вас перед ним выгорожу? Сам должен вас наказать, но только ума не приложу, как покарать за смелое своемыслие, неугодное Святой церкви?

– Наложи взыск, ежели виноватыми тобой признаны. Только не погнушайся утрудить себя, вспомнить, что дано было тобой княжеское дозволение творить украшение собора по нашему разумению.

Василий, подумав, кивнул, но тотчас заговорил, дав волю голосу:

– Ведомо мне, что ты, Андрей, заставил Даниила подчиниться своему замыслу. Не был он с тобой согласен, но ты его принудил.

– Не принуждал он меня. Вместе приняли решение иначе писать Страшный суд, – твердо сказал Даниил, глядя на князя, а тот раздраженно спросил:

– Осмеливаешься винить в неправдивости владимирского владыку?

Даниил, растерявшись от вопроса, молчал.

– Молчишь?

– На меня владыка клевету возвел за то, что не выполнил его повеление переписать лик апостола Павла, – сказал Андрей.

– Пошто осмелился не выполнять повеление владыки?

– Не для него, а для Руси писан мной лик апостола Павла. Правдив мой лик. Должен быть схожим с ликами тех, кто перед Страшным судом осеняет себя крестом, признавая в апостоле своего заступника перед Господом. Только тем и повинны перед тобой, княже, что, поверив в твое дозволение, писали Господа со святителями с понятными ликами для всех, кто молится им, веря в их милосердие.