Владимир Буртовой - Последний атаман Ермака

Казаки засобирались покинуть приветливый городок, промысловик Наум Коваль вместе с дочерью, собрав немудреный скарб, пошли рядом. У крутого спуска к Иртышу их догнала возбужденная, с пылающими щеками княжеская дочь Зульфия с небольшим узлом на левой руке. Ухватив Марфу за рукав, она быстро-быстро заговорила, взмахивая свободной рукой то в сторону южной степи, то на струги, приткнутые к песчаной полосе берега. Марфа с широко раскрытыми глазами слушала ее, потом улыбнулась, обняла за плечи.

— Ты хочешь уйти от хана Кучума со мной? Ты хочешь быть мне доброй подругой? Князь не против?

— Да-да, — протараторила Зульфия на своем языке, который Марфа успела немного выучить, будучи при дворе князя Бегиша. — Хан Кучум — тьфу, Марфа — хорошо!

— Тогда бежим на струг! Я рада, мы будем с тобой как две сестрички! Вот счастье-то! Вдвоем не пропадем!

Дикие, безлюдные берега Иртыша казались совершенно пустыми, даже птичий гомон не долетал до казацких стругов, которые вереницей шли на юго-восток, подгоняемые боковым северным ветром да сильными гребками весел. Миновали реку Вагай, которая впадала в Иртыш с западной стороны — здесь даже редкого рыболова на челне не увидели, будто по чьему-то грозному повелению и люди и звери покинули прибрежье могучей реки. Ермак торопился к устью Ишима, куда со дня на день, по словам кутидора Махмет-бая, должен прийти караван бухарских купцов. Не выказывая открытого беспокойства, атаман тем не менее призвал кутидора на свой струг и повелел быть неотлучно при нем, якобы для лучшего опознания своих соотечественников.

— Не приведи господь поддаться хитроумному кучумовскому обману, — говорил атаман Ермак. — Нарядятся татары в такие же бухарские халаты, свезут к Иртышу пустые арбы, да и навалятся гуртом, едва сойдем на берег!

Матвей Мещеряк находил эти слова справедливыми, и не без основания.

В предпоследние дни сухого и жаркого июля кутидор, первым неожиданно прервав неспешный рассказ атаману о своем царстве и обычаях бухарского народа, поднялся на ноги, всмотрелся вперед, словно увидел нечто необычное. Потом протянул руку и быстро заговорил. Безбородый Микула растянул рот в улыбке и торопливо пересказал слова бухарца, более по смыслу, нежели совершенно точно:

— Думается мне, Ермак Тимофеевич, вон тот мысок и есть у реки Ишим, как лопочет бухарский купчишка. На нем, сказывает, удобнее всего разбить стан и послать людей вверх по Ишиму, чтобы поторопить караван с приходом.

— Ну и славно, братки, дошли до места! — порадовался Ермак. — Наддай на веслах, надо успеть котлы вытащить на берег, да кашу погуще заварить! После каши и кумекать будем, куда кого посылать!

Казаки, предвкушая близкий отдых, налегли на весла, струги сошли со стрежня реки ближе к низкому левому берегу и через три часа обогнули невысокий мысок, на котором за приречной полосой песка густо росли кусты и дикие заросли разнотравья в аршин высотой, а местами, выше иного бурьяна едва ли не вдвое, поднимались могучие стволы травы-кровавника, который лишь в самую пору летней жары зацвел белыми, с желтыми глазками цветочками. Разглядев такое обилие лечебной травы, старец Еремей не удержался от радостного восклицания, плотоядно потирая руки, словно не траву, а обильно накрытый в царских хоромах стол увидел:

— Господи, сколь ее здесь! Непременно наберу переметную суму, засушу и истолку! Лучшего снадобья останавливать кровь и лечить раны Господь не создал на грешной земле. Сказывали мне ученые монахи-целители, что этой травой внука великого князя Дмитрия Ивановича, народом нареченного Донским, излечили от постоянных кровотечений носа. Мои запасы прошлого лета почти все истрачены после сражения у Бегишева городка — столько казаков было татарскими стрелами поранено.

— Наш батюшка Еремей на траву раззарился, как сокол на добычу, — пошутил Ортюха Болдырев. — Не тужи, батюшка, нарвем тебе целебной травы целую копну!

Ермак внимательно вглядывался в заросли мыса, в опушку леса, которая отстояла от берега Ишима саженей на сто, не меньше, но кругом царила умиротворяющая тишина, и только река журчала, рассекаемая носом струга, который уже на одних веслах входил в устье Ишима, направляясь в обход мыса. Атаман качнулся, когда струг мягко ткнулся в берег, два казака спрыгнули на песок, один тянул веревку, у другого в руках был крепкий кол и тяжелый топор. Казак легко вогнал кол в землю, его товарищ обмотал веревку и завязал ее надежным узлом. Струг развернуло водой носом против течения, казаки уложили сходни с борта на берег.