Алан Голд - Королева воинов

— Однажды я тоже поступил так, Боудика, — сказал Альван. — Я ушел из своего дома и пошел на юг, чтобы присоединиться к восставшим и сражаться с римлянами, и я знаю по собственному опыту, что значит воевать с ними. Неважно, насколько мы сильны или отважны, их военное искусство превосходит все, что умеем мы. Я несколько месяцев сражался вместе с Каратаком, пока не понял, что эта война безнадежна и неминуемо приведет меня к смерти. Так что мой совет тебе, Боудика: предоставить сражаться за эту землю другим. Ты молода, красива и дорога нам всем, и потому твое будущее — не в том, чтобы погибнуть в бою, а в том, чтобы применить свой ум и лучше понять наше положение, чтобы победить римлян хитростью, а не оружием. Если поднимешь топор и убьешь пару римлян, это, наверное, ненадолго обрадует, но погубит тебя; тебя похоронят где-нибудь в сырой земле, и все забудут о тебе, кроме твоей убитой горем семьи… и меня. Но, общаясь с римлянами, открывая им красоту Британии и значение наших богов… Это может многое изменить. Я знаю твой ум, Боудика, я видел, как ты ведешь дела с купцами и путешественниками, как ты обращаешься с римлянами и связываешь их по рукам и ногам своим словом. Мы никогда не победим римлян мечами и копьями — только разумом и талантом. А чтобы сделать это, Боудика, тебе нужно остаться здесь и постараться обрести более высокое положение, чем сейчас.

47 год н. э. Дворец императора Клавдия, Рим

— Пусть боги будут свидетелями: если этот человек коснется меня еще раз, я его отравлю, император он там или нет. Императрица Ливия избавилась от доброй половины семьи императора Августа, так почему я не могу отделаться от одного заикающегося, хромого придурка, настолько толстого, что ему нужно зеркало, чтобы увидеть свое мужское достоинство? Хотя там, в общем-то, и смотреть не на что.

Обнаженные мужчины и женщины расхохотались и зааплодировали. Даже Мессалина усмехнулась своим словам. Остальные продолжали громко смеяться, уговаривая ее продолжать, рассказать, например, чем они с императором занимаются по ночам, о его попытках добраться до ее груди или мольбах поласкать его.

— А как бывает, когда он разговаривает с людьми, а потом вдруг скрючивается и кричит от боли! Его рабы вынуждены выносить его в другой зал, подальше от чужих глаз, его укладывают на постель и пытаются помочь, но он почти в агонии, он даже не может распрямить свои хилые ноги, а потом вдруг начинает портить воздух, раз за разом! И когда вонь заполняет комнату, словно какой-нибудь хлев, он встает и говорит, что ему уже намного лучше, и возвращается в приемную, словно ничего и не случилось!

Все собравшиеся снова засмеялись, увидев, как похоже она изображает мужа. Женщины хохотали так, что не могли уже дышать, мужчины усмехались и кивали с ироничным сочувствием. Но пока они смеялись, Мессалину пронзило какое-то странное опасение, и она прервала рассказ. Какая-то мимолетная тревога заставила ее прекратить истории про Клавдия — словно предчувствие, что и над ее головой начали сгущаться тучи.

Странно, она почему-то не ощущала пальцев ног. Она наклонилась, чтобы увидеть их в воде, смотрела, как они шевелились, но с таким чувством, словно принадлежали они уже не ей. И это почему-то еще больше ее рассмешило. Но… Инстинкт всегда предупреждал ее, когда она выпивала слишком много, и этот сердитый внутренний голос уже сказал, что пришло время остановиться.

Наверное, у нее был очень забавный вид, потому что ее друзья вдруг снова засмеялись. Они думали, что это тоже было частью представления. Мессалина оглядела комнату и попыталась припомнить их имена. Некоторые из этих людей были ее близкими друзьями уже долгое время; другие были друзьями недавними, остальные же были найдены ее слугами в ближайшей таверне — все они были высоки, темноволосы и мускулисты.

В комнате становилось слишком жарко.

— Рабыня, воды! — крикнула она.

Вошла высокая обнаженная нубийка и вылила на голову Мессалины ковш прохладной воды. Та вздрогнула от удовольствия и, когда капли воды на коже стали согреваться, почувствовала, как тело ее расслабляется в неге.

Но пребывание в парильне ее уже утомило. Она сидела здесь с самого завтрака, и запах мужского пота начал перебивать аромат наполнявших комнату роз.

— Довольно! — сказала она, вставая с деревянной скамьи, и дюжина мужчин и женщин быстро начали собирать свои одеяния и полотенца, готовые выполнить первое же ее повеление. Зрелище было забавным, и императрица захихикала. — Довольно! Мне надоела парильня. Я хочу развлечься.