Петр Бородкин - Тайны Змеиной горы

— Бывайте здоровы, Харлампий Мокеич! Да, забыла! Чуть левее возьми. Там прокос в камыше. До исподнего разденься. Одежду-то от грязи как следно прополощи. Отожми по порядку да обсохни! Не то хворь простудную зацепишь, сляжешь и, не дай бог, не подымешься. На кого меня, сиротину, оставишь-то?

— Настенька! Вернись!

Слова прозвучали глухо, фальшиво. Совсем не так хотел произнести их приказчик. Просьбу истую, душевную хотел вложить в них. Не вышло. Душила приказчика злоба на свою оплошность, на дерзкую выходку Насти.

От быстрого хода у носа лодки пенились белоснежные, шумливые бурунчики. Настя причалила к противоположному берегу, отыскала малоприметную пешеходную тропку. По ней через лесок, срезая замысловатые петли, поспешила в Колывань.

Случай у озера встряхнул Настю. Смеющаяся и возбужденная, предстала она перед отцом.

— Чего так? Ай какая радость выпала? — спросил тот.

— Не-е, отец! Поозоровала малость, на душе светлее стало!

Белоусов повернул в разговоре. И не хотел этого сказать, а как-то само собой вырвалось:

— Новости объявились. Федор Лелеснов невесту привез.

Настя не смутилась в лице и, как могла, безучастно сказала:

— Каждому свое: одному — радость, другому — тоска…

С тех пор как Филиппа Трегера видали рудовозы, не было о нем ни слуху ни духу. И вдруг грозное письмо Демидова. Притих Мокеич от предчувствия неминуемой расправы. С него одного взыщется вина за донос. Не усмотрел, не перехватил вовремя кляузника.

Февраль выдался на редкость погожим, безветренным. Над землей лениво порхали крупные снежинки, косматые, как девичьи ресницы. Безмятежная дремота сковала горные хребты. От многоснежья обмелели долины, убавились в росте леса.

Однажды цепенящую тишину разорвали, разметали бойкие перезвоны ямских колокольчиков, густые всхрапывания троек. В Колывань явились нежданные гости — комиссия знатоков горного дела.

Завертелся волчком озадаченный приказчик: от хозяина не было не только какой-либо инструкции на этот счет, но и простой весточки. Дивовались все в Колывани: никогда не скапливалось такого большого числа высокопоставленных чиновников.

Бригадир Беэр на первое время успокоил приказчика мягким заверением:

— Наехали мы сюда по велению самой матушки императрицы единственно ознакомиться с дикими краями да промежду протчим и с заводскими устройствами…

Демидов не баловал своих приказчиков добрым обхождением и милостями. Приказчик Сидоров растаял в улыбке от манеры обхождения Беэра, но все же послал нарочного в Невьянск — боялся, как бы не натворить неугодного хозяину.

Членом комиссии оказался и Трегер. От этого важничал немало. При встречах с колыванцами вместо приветствия молча и неопределенно пожимал плечами, как бы говоря: «Видел где-то вас, но припомнить не могу».

Несколько дней комиссия исподволь присматривалась к заводским делам, для видимости вела кое-какие записи. Беэр на выбор вызывал к себе работных от плавильных печей и горнов, подробно, с дотошностью расспрашивал о рудных плавках. В конце беседы с каждого работного отбирал клятвенное обещание не разглашать того, о чем говорили.

Неожиданно для приказчика Беэр изменился: стал неприступно важным сообразно своему чину, сдержан и строг в разговоре. Вызвал как-то Сидорова, зашелестел добротной гербовой бумагой. Сидя за столом в парадной форме, начальственным тоном пояснил:

— Именем ея императорского величества с сего часу запрещаю плавить руды впредь до особого указания. Ранее выплавленное серебро немедля сдай по ведомости комиссии.

В голове приказчика закружилось, завертелось страшное: «Истинный конец приходит… Я, старый пестерь, уши развесил от сладких речей. Хозяин запорет насмерть, на растерзание поганым псам тело вышвырнет».

Беэр, после короткой паузы, строго приказал:

— Завтра поутру приготовь лошадей. Поедем осматривать рудные места. Без опозданий чтобы у меня. Понял?

Приказчика будто горным обвалом придушило. Широко разинутым ртом жадно и без пользы хватал воздух. «Как есть про все прознал… и про Змееву гору. Подлинно конец…»

— Без заминки и полностью исполню волю вашу, высокородный господин, — сказал Мокеич неподатливым языком и устрашился своего голоса — погребального жужжания мухи, безнадежно застрявшей в цепкой паутине.

Беэр не раз выезжал с комиссией на Змееву гору. Знатоки горного дела подолгу копались там, где Федор сыскал самородное золото с серебром.