Хаим Зильберман - ВОССТАНИЕ В ПОДЗЕМЕЛЬЕ

Все молчали. Возразить было нечего.

В противоположном от нас углу, на вторых нарах, сидел Пророк, как обычно уставившись глазами в одну точку. На этот раз взор его, какой-то особенно страшный и дикий, был устремлен в нашу сторону. Неприятное чувство овладело мной. Мне вдруг почудилось, что в камере стало сыро и холодно.

– Не все люди пойдут за нами! – после долгого молчания сказал наконец Шарль. – Как быть с теми, кто не захочет?

– Если не захотят идти с нами, значит, пойдут против нас! – запальчиво сказал Али.

– Ничего у них не выйдет! Помет не остановит течения! – заметил Цой.

– Может случиться, что нашему цеху не передадут заказ, – сказал Вася. – Но, если другие цеха начнут забастовку, мы также должны прекратить работу. Надо оповестить людей. Надо, чтобы они знали о решении комитета и были готовы его выполнить.

Вася окинул взглядом стены камеры, посмотрел в сторону санитарного угла, где на чугунной решетке восседал один из «капуцинов», потом поднял голову к потолку, по которому были проложены трубы.

– Наша забастовка должна застать врасплох начальство, но не нас! – немного помолчав, продолжал он. – Надо быть готовыми ко всему. На случай, если выключат свет, – а этого следует ожидать, – раздобудем солярки: в цеху и на складе есть несколько бочек; там же найдётся и пакля. Солярку можно налить в алюминиевые формы, скрутить фитиль из пакли – и никакая темнота не страшна. Кроме того, необходимо запасти воды в мастерской, в общежитии, в бане – везде, где это будет возможно. Баки, шайки – вся удобная посуда должна быть налита водой… За нас этого никто не сделает!

Подумав немного, он добавил:

– Начнём собирать хлеб. Каким бы скудным ни было наше питание, всё же придётся кое-что откладывать. Я предлагаю начать с пайка, который мы получаем на ужин. Будем собирать этот хлеб. Вначале только мы, члены комитета, а там, надо думать, к нам присоединяться и остальные.

Мы слушали молча и думали о том, что надвигается чёрный день. Оказывается, и в нашей жизни возможен «чёрный день»… Значит, мы не испили ещё чашу, не пережили всего, что отпущено нам судьбой.

Вася умолк, но каждому из нас было ясно, что не всё ещё сказано. Конечно, очень важно обеспечить подземелье водой, светом, хлебом. Сумеем ли мы только это сделать? Хватит ли у нас сил?.. Мы замахивались на самого дьявола и прекрасно понимали, что никаких запасов солярки, воды и черствых корок не достаточно для того, чтобы вступить в этот неравный бой.

– Надо думать, – сказал Вася после длительного молчания, – надо думать, кое-кто придёт нам на помощь.

На этом разговор закончился. Мы разошлись по своим местам. Теперь каждый в одиночку думал о том, что нам предстоит делать в ближайшие дни, а может быть, и часы. Было ясно, что наступал критический момент – надвигались такие события, о которых, если говорить откровенно, я лично и думать боялся.

В моих ушах всё ещё звучали последние слова Васи: «Надо думать, кое-кто придёт нам на помощь». Кто они, те, о ком Вася так туманно выразился – «кое-кто»? О ком он говорил?

Я лежал и думал о человеке, который помог мне стать членом комитета. Теперь уже я не сомневался в том, что он – один из тех, от кого можно было ожидать помощи. Благодаря ему мы узнали о том, что делалось в мире.

Мы все знали в лицо коменданта цеха, высокого, статного молодого человека с совершенно седой головой и продолговатым смуглым лицом, кое-где прорезанным морщинами. Как ни странно, лицо его, несмотря на многие месяцы, проведенные в подземелье, всё ёще выглядело свежим. В глазах, грустных, постоянно чем-то озабоченных, горел затаённый огонек, а при взгляде на его яркие губы, чуть тронутые какой-то тенью улыбки, сердце щемило от тоски. Никому из нас не было известно ни его имя, ни то, как он к нам относится. Мы почти никогда не слыхали его голоса, не видели его в мастерской; знали только, что он находится рядом с нами, за стеной, в своей каморке. Никто из нас не переступал порога этой каморки. Да если говорить откровенно, нас, заключённых, она не особенно интересовала, поскольку в ней пребывало начальство, носившее ту же форму, что и Фогель, и Кранц, и все наши мучители.

Вполне возможно, что только я один проявлял интерес к находившемуся в ней человеку.

Однажды комендант исчез. Это случилось на второй день после того, как был уведен Курт. Когда мы на следующее утро пришли на работу, нас принимал от конвоя другой комендант. Так продолжалось несколько дней, а потом – помнится, это было после работы, – когда мы уходили из мастерской, нас опять проверял прежний комендант.