Илья Гордон - ТРИ БРАТА

Заве-Лейб пришел в ярость и начал срывать с петель дверь, а Танхум бросился к окнам.

Бер словно окаменел, не мог двинуться с места. С минуту стоял он, растерянный, оцепенелый, не произнося ни слова. Потом метнулся к сыновьям с отчаянным криком:

– Разбойники! Злодеи! Разбойников я вырастил! Растащить хотите по кускам хату, чтобы я без крыши над головой остался на старости лет? За жалкую щепку готовы продать и отца и брата!…

Заскрипев зубами, он сжал кулаки. Глаза его запылали злобой, он размахнулся, вслепую ударил одного сына, другого… И вдруг сердце у него защемило, руки опустились. Больно стало Беру, больно и страшно. Что же это делается, господи? Вот он бьет своих сыновей, свою плоть и кровь…

Старик глянул на молодоженов. Испуганные, они стояли у двери и у окна, пытаясь телом своим заслонить их, спасти дом от разрушения.

Танхум и Заве-Лейб вернулись домой с намерением поскорее жениться и обзавестись хозяйством.

Танхум все искал подходящую сваху, чтобы наконец-то послать ее к той девушке, на которой твердо остановил свой выбор.

А Заве-Лейбу сосватали невесту в той колонии, где он батрачил. Была она рябая, но сильная, трудолюбивая девушка. В приданое за ней обещали корову третьего отела. Работая у хозяев, Заве-Лейб скопил немного денег и решил купить в Садаеве какую-нибудь развалюшку, отремонтировать ее и устроить свое гнездо.

Возвращаясь от невесты, Заве-Лейб завернул к тете Гите и там случайно застал Танхума. Смущенный неожиданной встречей, Танхум испугался: уж не разыскивают ли его, узнав, что он присвоил шапку с деньгами вора? Осторожно, с подходцем, стал он допытываться, не ходят ли дома какие-нибудь слухи о нем. Затем начал рассказывать сам, что все это время служил у одного скотопромышленника, гонял его скот на ярмарку. Платили ему неплохо, удалось кое-что сколотить…

Танхум умышленно решил похвастаться невероятными заработками у скотопромышленника, чтобы люди думали, что хата, которую он собирался купить, приобретена на эти деньги. И он долго, взахлеб рассказывал брату о доброте и щедрости своего хозяина. Заве-Лейб слушал его безучастно, молча. Потом ревниво буркнул:

– Тебе всегда везет… А я работал, как вол, из сил выбивался, и кто знает, удастся ли наскрести деньжонок хоть на маленькую хатенку.

– Да, трудновато тебе, – как бы сочувствуя брату, сказал Танхум. – А отцова хата достанется Рахмиэлу. А там, того гляди, он и землю приберет к рукам…

Танхума ничуть не привлекала отцовская хибарка, он просто подзуживал Заве-Лейба, желая натравить его на брата. Расчет был простой: когда тот поднимет шум, он, Танхум, побежит к отцу, начнет их мирить…

Назавтра после скандала, который разразился во время свадьбы Рахмиэла, Танхум с заискивающей улыбкой подошел к отцу, брату и невестке и начал просить прощения за себя и за Заве-Лейба.

– Погорячились мы. Мне стыдно вам и людям в глаза смотреть. Простите! – умолял он, боясь настроить отца против себя.

Танхум захаживал и к соседям, пытался прощупать, не говорят ли о нем худого. Но уходил из гостей расстроенным. Ему все чудилось: стоит только ему зайти в дом, как хозяева сразу же становятся неразговорчивыми. И Танхум тревожился:

– Молчат, черти, боятся слово проронить… Они что-то знают.

Несколько дней он бродил в растерянности. Затем понемногу успокоился и решил браться за дело. Прежде всего, надо было обзавестись жильем. И Танхум стал высматривать подходящую хату. Его больше тянуло на окраину, подальше от людских глаз: меньше будут подглядывать, что у него делается и что в горшке варится.

Но прежде чем покупать хату, Танхум обошел все Садаево и у кого только мог просил взаймы денег.

– Очень прошу вас, – со льстивой улыбкой обращался он к каждому, кто попадался ему на глаза, – сделайте одолжение, пособите, чем можете. Я обращаюсь к вам, потому что знаю, что вы всегда готовы прийти на помощь человеку в нужде… Как только немного встану на ноги, верну с благодарностью. Сделайте одолжение… ради бога, не откажите! По гроб жизни буду помнить вашу доброту. Кровавым потом обливался, чтобы сколотить деньжонок на хату. Хочется купить домишко поприличнее, а средств не хватает.

Если ему отказывали, он думал:

«Знает, наверно, что у меня своих денег хватает, чтоб у него глаза повылазили! Все только и норовят заглянуть в чужой карман, выведать, кто чем дышит…»

А если ему давали взаймы, он делал еще более тревожный для себя вывод: