Илья Гордон - ТРИ БРАТА

– Ешь, ешь, сынок, на здоровье! Ты, верно, совсем забыл вкус домашней снеди, – с улыбкой угощала мать.

– Что верно, то верно, соскучился я по домашней еде, – весело отозвался Эзра, – нигде не едал таких вареников и такой аппетитной картошки. Недаром я всем говорил, что никто в целом мире так вкусно не готовит!

– А ты поменьше хвали, да побольше ешь. Авось я хоть едой соблазню тебя – все почаще будешь навещать меня, – лукаво ответила Эстер, придвигая сыну то одно, то другое блюдо. – Это еще что! Вот не успела я приготовить пампушки – ты ведь любил их есть с холодным молоком. А блинчики с творогом, которые я, бывало, готовила на троицу? А рубленые яйца с луком и с гусиным жиром? А ватрушки? Я хорошо помню твои любимые блюда! Ну, да всё еще впереди, всё успеешь попробовать – ведь не сегодня уезжаешь.

Обильное угощение, приготовленное матерью, напомнило Эзре старые времена – праздничные торжества в доме, когда все, вплоть до медного черпака, которым набирали воду из кадки, было выскоблено, вычищено до блеска, пол подмазан свежей глиной, шесток окантован красной полоской, а его мать вся так и светилась радостью, нарядная и счастливая.

Тогда были еще живы дед и отец Эзры. Дед восседал на почетном месте в старомодном длиннополом сюртуке, отец улыбался в окладистую бороду, довольный тем, что вся семья в сборе: и брат Эзры Шимен, и сестра Бася,, которая сейчас живет с мужем и детишками в Донбассе, и сам Эзра, его любимец и баловень.

Да, эта картина запомнилась комбригу на всю жизнь, и он невольно начал оглядываться, будто искал следы тех безвозвратно ушедших дней.

Видя, что сын задумался, Эстер подсела к нему.

– Что же ты, сынок, не выпьешь вина? Ведь оно свое, домашнее, из своего винограда. Да и я тоже хороша – захлопоталась на кухне и забыла попотчевать.

– А я тебя жду, мама. С тобой хочу выпить – одному как-то нескладно получается.

– Ну что ж, как не выпить с тобой, сынок, за компанию, – Эстер поставила на стол вторую рюмку и налила вина.

– Лехаим 13, мама, за твое здоровье, – сказал комбриг.

– Лехаим, сынок, лехаим, – за твое счастье и за счастье всей нашей семьи. Вот жаль, что Шимена нет, – ну, да приедет небось дня через два, – откликнулась Эстер.

Они залпом опорожнили рюмки и сразу же налили по второй.

– А много ли вы сняли в прошлом году винограда? – поинтересовался сын.

– Да много ли мне одной надобно? – ответила мать. – Большую часть продала кооперативу, а из остального приготовила вина. Довелось мне с тобой его попробовать, а это большая радость!

– Да, это большая радость, – повторил комбриг слова матери. – А часто ли Шимен тебя навещает?

– Приходит иногда. У него и без меня забот по горло, семья, колхоз, – беззлобно отозвалась Эстер.

– Забот у всех у нас хватает, – с легкой досадой сказал Эзра. – И все же детей у тебя трое, а ты у нас всех одна.

Участие сына так растрогало Эстер, что она даже прослезилась. И тут же, словно забыла что-то на кухне, побежала туда и загромыхала ухватом. Но и хлопоча по хозяйству, она то и дело забегала в горницу посмотреть, как завтракает сын.

– Ешь, ешь, Эзра, ты мало ешь, – потчевала она сына, и без того уплетавшего за обе щеки все, что стояло на столе.

Когда комбриг поел, мать вымыла и убрала посуду и тотчас же ушла на ферму.

Ей, собственно говоря, хотя бы на день нужно было отпроситься по случаю приезда дорогого гостя, но она не догадалась сделать это и теперь огорчалась: ей был дорог каждый час, проведенный с сыном.

Эзра проводил мать до ворот. В сарае громко раскудахталась курица, извещая хозяйку о том, что сегодня снеслась пораньше. С соседнего гнезда отозвалась вторая, и вскоре в курином углу поднялся беспорядочный шум и гам. Но тут огромный петух, пестрый, с ярко-синей, сверкающей на солнце шеей и пунцово-алым гребнем, вскочил на покосившийся забор, раза два-три взмахнул крыльями и оглушительно закукарекал: мол, с добрым утром, хозяева! Куры, заслышав его громкий крик, умолкли. Стало тихо. Только важно прокулдыкал индюк, когда индюшка, шествовавшая во главе цепочки светло-желтых утят и тонконогих индюшат с маленькими головками на длинных шеях, опустила крылья, чтобы собрать своих питомцев.

«Мамино хозяйство, – с нежностью подумал комбриг, – тяжело ей, верно, одной со всем управляться, а вот тянется же – и на ферме работает, и за своей живностью ухаживает. Скучно ей, видать, без всего этого».

Невдалеке от забора, на котором кукарекал петух, под самыми окнами дома стояла в палисаднике ветвистая груша, та самая, которую посадил комбриг еще в дни детства. Под тяжестью плодов дерево склонило ветви почти до земли.