Бернард Корнуэлл - Горящая земля

— Наше соглашение категорически запрещает тебе вторгаться в Мерсию.

— Так и есть, — с улыбкой ответил Хэстен, — только мы еще не заключили этого соглашения.

Но мы все-таки его заключили. Мне пришлось уступить Хэстену «Дракона-Мореплавателя», а во чреве этого корабля лежали четыре окованных железом сундука, полных серебра. Такова была цена соглашения.

Взамен на корабль и серебро Хэстен пообещал оставить Уэссекс и не обращать внимания на Мерсию. Он также согласился принять миссионеров и дал мне в качестве заложников двух мальчиков, заявив, что один из мальчишек — его племянник, и это могло быть правдой. Второй мальчик был помладше, одет в тонкий лен и носил роскошную золотую брошь. Он был красивым парнишкой с блестящими светлыми волосами и тревожными голубыми глазами. Хэстен встал за спиной мальчика и положил руки на его маленькие плечи.

— Это, господин, — благоговейно произнес он, — мой старший сын, Хорик. Я даю его тебе в заложники.

Хэстен помолчал и как будто шмыгнул носом, борясь со слезами.

— Я даю его тебе в заложники, господин, в знак своей доброй воли, но умоляю тебя присмотреть за мальчиком. Я очень его люблю.

Я посмотрел на Хорика.

— Сколько тебе лет?

— Ему семь, — ответил Хэстен, похлопав Хорика по плечу.

— Дай ему ответить самому, — настойчиво проговорил я. — Так сколько тебе лет?

Мальчик издал горловой звук, и Хэстен присел на корточки, чтобы его обнять.

— Он глухонемой, господин Утред, — сказал Хэстен. — Боги решили, что сын мой должен быть глухонемым.

— Боги решили, что ты должен быть лживым ублюдком, — ответил я, но тихо, чтобы люди Хэстена не услышали и не оскорбились.

— А если даже и так? — забавляясь, спросил он. — Что с того? И если я говорю, что этот мальчик — мой сын, кто докажет обратное?

— Ты оставишь Уэссекс? — спросил я.

— Я выполню наш договор, — пообещал он.

Я притворился, будто поверил. Я сказал Альфреду, что Хэстену нельзя доверять, но Альфред был в отчаянии. Король был стар, он видел, что в недалеком будущем его ждет могила, и хотел избавить Уэссекс от ненавистных язычников.

Поэтому я отдал серебро, взял заложников и под темнеющим небом пошел на веслах обратно к Лундену.

Лунден был построен там, где земля поднималась от реки гигантскими ступенями. Терраса шла за террасой; на верхней римляне построили самые грандиозные свои здания. Некоторые из этих зданий еще стояли, хотя и пришли в печальный упадок. Их залатали с помощью плетней, и, словно парша, облепили их крытые тростником и соломой хижины саксов.

В те дни Лунден был частью Мерсии, хотя Мерсия и сама походила на великие римские здания: наполовину павшая, она была покрыта, как паршой, датскими ярлами, которые селились на ее плодородных землях.

Мой кузен Этельред был главным олдерменом Мерсии. Предполагалось, что он — ее правитель, но его держал на коротком поводке Альфред Уэссекский, и он ясно дал понять, что Лунден контролируют его люди. Я командовал тамошним гарнизоном, в то время как епископ Эркенвальд правил всем остальным. В наши дни, конечно, он известен как святой Эркенвальд, но я помню его как угрюмого проныру.

Надо отдать ему должное — он был умелым человеком и хорошо управлял городом, но его бешеная ненависть ко всем язычникам сделала его моим врагом. Я поклонялся Тору, поэтому Эркенвальд считал меня злом; и все-таки он не мог обойтись без меня. Я был воином, защищавшим его город, язычником, сдерживавшим языческих варваров-датчан уже более пяти лет, человеком, сделавшим земли вокруг Лундена безопасными, благодаря чему Эркенвальд мог взимать свои налоги.

Теперь я стоял на верхней ступеньке римского здания на самой верхней террасе Лундена с епископом Эркенвальдом по правую руку. Епископ был гораздо ниже меня. Большинство мужчин были гораздо ниже меня, и все-таки мой рост его раздражал. Группа встревоженных священников с бледными лицами, перепачканными чернилами, собралась на ступенях под нами, в то время как Финан, мой ирландский воин, стоял слева от меня. Все мы пристально смотрели на юг.

Мы видели мешанину соломенных и черепичных крыш Лундена, множество приземистых башен церквей, построенных Эркенвальдом. Над ними в теплом воздухе кружили красные коршуны, а еще выше я видел первых гусей, летящих на юг над широким Темезом. Реку пересекали остатки римского моста, удивительного строения с неровным проломом посередине. Я перекинул через пролом деревянный настил, но даже я чувствовал себя не в своей тарелке всякий раз, когда требовалось преодолеть этот самодельный участок моста. Южный конец моста защищала крепость из дерева и земли — Сутриганаворк. А еще за мостом лежали широкие болота и стояла кучка хижин — вокруг крепости выросла деревня. За болотами земля поднималась к холмам Уэссекса, невысоким и зеленым, а далеко за холмами, словно призрачные колонны в спокойном небе позднего лета, виднелись струйки дыма.