Юзеф Крашевский - Остап Бондарчук

— А пани Дерош?

— Докладывал, — отвечал старик с поклоном.

И действительно, в ту же минуту главные двери гостиной отворились, и вошла третья особа. Высокого роста, худая, с ног до головы одетая в черное, явилась пани Дерош. Она была теперь компаньонкой Мизи, а прежде ее гувернанткой, женщина уже немолодая, но на лице которой видны были еще следы неизгладимой красоты. Белая, как мрамор, с глазами, полными огня, только уже впалыми, с маленьким ртом, худыми щеками, важная, суровая, строгая — она имела в себе что-то удивительно привлекающее. Наружность ее так же интересовала, как наружность какого-нибудь таинственного лица.

Мизя, улыбаясь, попросила ее сесть около нее, а граф, привстав с дивана, очень учтиво поздоровался с ней и снова уселся, извиняясь, что явился к завтраку в таком утреннем туалете.

Она простым наклоном головы отвечала на это извинение, которое могла счесть и за неучтивость, а потому сделала вид, будто не замечает туалета графа.

Несколько минут прошли во взаимно холодных восклицаниях. Наконец, Мизя начала много болтать и смеяться.

— А, а! Я забыла спросить тебя, папа: ты должен был получить известие от Альфреда, когда же он воротится?

Граф, взглянув на нее без выражения и холодно, отвечал:

— Вчера я получил письмо, что он уже в дороге.

— Почему же ты мне сейчас же этого не сказал?

— Что же тут важного, милая Мизя?

— Надеюсь, Альфред мне брат! Столько лет не видались, а ты еще спрашиваешь, что тут важного? Право, папа, ты удивляешь меня… И, наконец, он будущий жених мой, не правда ли?

И она начала смеяться, глядя в глаза отцу. Граф нахмурился, а пани Дерош устремила украдкой на него испытующий взор.

— Не отвечаешь, папа! — повторила Мизя, смеясь. — Стыдишься?

— Что мне тебе отвечать, моя милая, — с принужденным смехом сказал граф. — Скоро приедет Альфред.

— Но где же его письмо? Почему же ты мне его не показал?

— Ничего там нет любопытного, — сухо отвечал отец.

— Для тебя нет, а для меня, может быть, есть. Где оно? Я хочу его непременно прочесть. Я женщина, я любопытна. В твоем кабинете? — спросила она, приподнимаясь.

— После сыщу.

— Ни я хочу сейчас, папа, я хочу!

— О, избалованное дитятко!

— Сам избаловал меня, так и сноси все теперь и слушайся твою Мизю. Итак, где письмо?

— В моей комнате, — сказал отец.

Мизя быстро вскочила и побежала.

Граф сказал с улыбкой, обращаясь к пани Дерош:

— Что за беспокойное создание!

— Это ангел! — отвечала француженка.

— Горячий ангелочек. Но тем лучше, будет с характером.

Мизя возвратилась с торжественным видом и с письмом в руке, которое уже, идя, пробегала глазами с большим вниманием.

— Не прощу тебе никогда, папа, никогда, что ты не сказал мне сейчас же о письме, не дал мне его сейчас же! Письмо такое интересное, такое любопытное…

— Но ведь ты получила его?

Она погрозила отцу.

— Увидишь, папа, что я тебе сделаю!

— Например?

— Все твои планы разрушу, не захочу идти за Альфреда и…

Тут она нагнулась к уху графа, шепча:

— Выйду замуж, как пани Д…

Отец сделал вид, как будто смеется, но вспыхнул:

— Делай, душка, как хочешь. Ты знаешь, как я люблю тебя и ни в чем не могу тебе противиться! Напрасно ты уверяешь меня, что у меня есть какие-то планы, я никогда их не имел.

— Превосходно. Так ты отрекаешься?

— Ничего не знаю.

— Ты не думал об Альфреде для меня?

— Нет, — с неудовольствием сказал граф.

— Я припомню эти слова.

Во время этого разговора отец был явно чем-то встревожен. Мизя с любопытством дочитывала письмо Альфреда.

— Если он такой холодный педант и церемонный учтивец, каким я представляю его себе по письму, — вскричала Мизя, свернув и бросая письмо, — то из твоих предположений, папа, ничего не выйдет! — Потом она снова схватила письмо и с новым вниманием пробежала его.

— И ничего определенного не пишет мне о моем protégé!

— О ком? — угрюмо спросил граф, хотя знал хорошо.

— Как, о ком! А о дорожном товарище!

— О товарище! — сказал отец. — Я не знаю ни о каком товарище, кроме слуг, — продолжил граф с принуждением.

— Ты считаешь в числе их и пана Евстафия?

— И Остатку, — добавил граф.

— Папа, милый папа, не делай мне неприятности.

— Не понимаю тебя.

— У тебя много старых предрассудков.

Граф презрительно пожал плечами.

— Без шуток, — сказала Мизя, пробегая письмо. — Альфред ничего о нем не пишет.

— Что же он мог написать?

— А, как я любопытна, как любопытна! Будет по крайней мере одно существо необыкновенное в нашем обществе, новое, оригинальное.