— Я поговорю с ней, если она хочет, — сказал он, стиснув зубы, поднялся со своего места и, взяв со стены нагайку, вышел в соседнюю комнату, где была Дуня.
— Вот так! Хорошенько ее! — подзадорил стряпчий, который уже опьянел от наливки, вследствие чего душа его «играла» теперь, «как молодая лань».
Савельев, выйдя, захлопнул за собою дверь.
— Тебе что? — накинулся он на Дуню. — Ты слышала, что мне некогда, чего ж лезешь?
— Потому — дело, Созонт Яковлевич!
— Я тебе покажу дело!..
— По вашему приказу Степаныч заперт, выпустите его, — сказала Дуня.
— Что-о?! Степаныч заперт, а тебе какое до этого дело?
— Он мне дядей приходится… старик он… Созонт Яковлевич, выпустите, говорю!..
Савельев так был поражен смелостью «актерки», решившейся вломиться к нему чуть не насильно, чтобы просить за человека, из-за которого он, Созонт, пережил столько скверных минут, что он опустился на стул и проговорил:
— Еще что?
— Больше ничего. Отпустите, прошу. За прежнюю его службу отпустите!.. Мало он служил вам?
— Да ты с ума сошла? — крикнул Созонт Яковлевич. — Я и прежде-то с тобой не ахти церемонился, а теперь, думаешь, буду тары-бары с тобой разводить?
— Отчего ж это так, Созонт Яковлевич?
— Оттого, матушка, что теперь ты-нуль, если арифметику знаешь, а единица — Марья. Да, ты — нуль и не забывайся… Как же! Так я и отпустил этого старого хрыча! — И Созонт Яковлевич вздрогнул, вспомнив ощущение от веревок, которыми связывали его, и от холода страшного погреба.
Степаныч был посажен им в отместку за это.
— Ой, отпустите! — проговорила Дуняша.
— Пошла вон, вон, слышишь! — крикнул снова Созонт Яковлевич и вскочил. — Вон отсюда, тварь ползучая! — И он стал хлестать Дуню нагайкой.
Актриса с плачем выбежала вон.
Над Вязниками спустилась темная осенняя ночь. Надвинулись тени, деревья в саду точно расплылись, слившись с темнотою. На деревне изредка слышалось лаянье собак. Освещенные окна нижнего этажа большого дома, бросавшие красноватые полукружия на росшие возле них кусты, потухли. Только в верхнем этаже, в кабинете князя, еще не тушили огней. Флигель мало-помалу погрузился во мрак. Сторожа с разных концов перестукивались в чугунные доски…
Чаковнин и Труворов вместе с Гурловым сидели у себя в комнате.
Чаковнин сегодня, после того как они утром решили предпринять решительные действия, целый день ездил верхом по окрестностям и привез утешительные сведения: священник нашелся; на постоялом дворе была приготовлена комната; по ту сторону реки к ночи будет ждать тройка. Через реку можно переправиться в лодке. Лодок было много понаделано у Каравай-Батынского на потеху гостям, и стояли они у берега без замков. Словом, все было готово; оставалось только главное: высвободить Машу из павильона.
Гурлов давно уже рвался идти скорее, но Чаковнин удерживал его, говоря, что лучше дать время усадьбе успокоиться и подождать.
— Идемте, идемте, право, пора! — сказал наконец решительно Гурлов и встал. — Александр Ильич, пора!
— Теперь, пожалуй, и пора, — согласился Чаковнин. — Ну, идемте! Никита Игнатьевич, вы с нами пойдете или останетесь?
Труворов, протирая слипавшиеся от сна глаза, ответил по своему обыкновению:
— Ну, что там останетесь! Ну, какой там!.. — и встал, видимо, готовый идти вместе с ними.
Чаковнин оглядел его, невольно мысленно прикинув, может ли толстый, неповоротливый Труворов оказать помощь или он будет только помехою в их деле.
— Вы хоть бы оружие захватили, какое ни на есть, на всякий случай, вот хоть шпагу, что ли, — посоветовал Чаковнин, решив, что Труворов может быть полезен тем, что станет настороже.
Никита Игнатьевич послушно взял шпагу, повертел ее в руках и убежденно отбросил.
— Нет, если драться, так она мешать будет, так лучше! — и он с такою уверенностью расправил руки со сжатыми кулаками, что это убедило Чаковнина в том, что Труворов может оказать пользу и не одним тем, что сторожить будет, а если нужно, и постоит за себя.
— Ну, идемте! — снова повторил Гурлов.
— Ну, в час добрый! — произнес Чаковнин, и все трое крадучись, на цыпочках вышли в коридор и пробрались на крыльцо.
— А ведь Прохор Саввич не знал ничего. Я ему ничего не говорил, — прошептал Гурлов.
— Тсс… — остановил его Чаковнин.
Они взялись за руки, чтобы не разбрестись в темноте. Впереди был Гурлов, знавший лучше других расположение парка. Неторопливыми, но большими мерными шагами подвигались они вперед. Сергей Александрович вел, инстинктивно угадывая дорогу.
Читать дальше