Михаил Волконский: Горсть бриллиантов

Напудрив Борзого, француз ушел, не поклонившись даже Ване.

На смену французу явились лакеи.

Красноярский и представить себе не мог, что могут в действительности существовать такое платье, где даже на спине подкладка была шелковая, и такое тонкое белье, которое надевали на Борзого.

— Это что ж такое? — спросил он, не утерпев и показывая на кружева, которые держал лакей в руках.

Борзой снова рассмеялся.

— Это? Разве ты не знаешь, что такое маншетты? — удивился он. — Покажи ему! — велел он лакею.

Ваня посмотрел.

— Таких у нашей губернаторши нет, — сказал он.

— Уж, конечно, нет! — подхватил Борзой. — Эти мне тысячу рублей стоят.

— Тысячу рублей?! — чуть не привстав, переспросил Красноярский.

Его наивность, видимо, потешала молодого Борзого.

— Что ж, — ответил он, — у князя есть кружева, которые… одни маншетты тридцать тысяч стоят.

Красноярский чувствовал себя все более неловко.

— Это у князя Платона Александровича? — робко произнес он.

Ему хотелось узнать, какой это князь.

— Ну, да, конечно!

— А как его фамилия?

— Кого, князя? Ты не знаешь фамилии князя Платона Александровича? Да ты совсем из другого монда{Света (от фр. monde). } приехал, мой любезный!.. Ты не знаешь князя Зубова?…

Ваня покраснел, поняв, что, должно быть, очень стыдно не знать, кто такой князь Платон Зубов.

И Борзой стал объяснять ему, что князь Зубов теперь "в случае", что это — первое лицо во всей России, и что он, Борзой, у этого первого лица состоит в куртизанах, присутствует при его туалете и даже обедает иногда у него, и что сегодня не поспел к "туалету князя" потому только, что вчера долго засиделся в "клобе".

Ване чрезвычайно хотелось спросить, что такое «клоб», но он воздержался, боясь вызвать опять насмешку.

Наконец, Борзого одели, опрыскали духами, он вырезал маленькие кружочки из черной тафты и наклеил их один — на щеку, другой — на лоб.

Лакеи ушли.

Борзой, по-видимому, был совсем готов. По крайней мере, он, повернувшись пред зеркалом и присев, проговорил:

— Ну, вот и я!.. Теперь мне пора…

Вслед затем он протянул руку Красноярскому.

— Вы разве уезжаете? — спросил тот. — А я хотел просить вас, чтобы вы представили меня вашей матушке.

И Ваня покраснел до ушей.

До сих пор он избегал говорить Борзому «ты» или «вы» и старался составлять фразы безлично, но тут, к досаде своей, у него вырвалось это «вы», и он чувствовал, что так и впредь будет обращаться к этому господину, который, не обинуясь, «тыкал» его.

Борзой поднял брови и показал пальцем наверх:

— Туда? — проговорил он. — Туда я хожу только за деньгами… и всегда предпочитаю в таких случаях ходить один… Нет, уж ты презентуйся {Представься.} сам… Ах, кстати, — вдруг добавил Борзой, — у тебя есть деньги?

— Есть…

— Видишь ли, я вчера проиграл в карты… У тебя где деньги?

— У Захарыча, — смущаясь, произнес Ваня.

Такого разговора он уж никак не ожидал.

— Кто это Захарыч?

Ваня объяснил.

Борзой опять захохотал.

— И много? — спросил он.

— Двести рублей.

Борзой махнул рукой и, уходя уже, проговорил:

— Ну, мне надо тысячу!

Ваня только руками развел.

В тот же день Борзой полетел к своим товарищам, таким же «петиметрам», как и он, и рассказал, что у него есть для них новинка, удивительная! Он описал Ваню Красноярского самым смешным образом, передавал в лицах его разговоры, неуклюжие манеры, описывал его деревенский костюм и говорил, что если они хотят посмеяться его "бономи и семплисите" {Наивности и простоте.}, то нужно поспешить, и он ручается, что этот «соваж» {Дикарь.} уморит их со смеха.

В своем экстазе Борзой забыл даже о неприятности вчерашнего проигрыша в клубе, который ему нечем было заплатить. Он ходил к матери просить тысячу рублей, но она наотрез отказала, сказав, что он на прошлой неделе получил пятьсот рублей и этого ему довольно.

В кругу молодых людей, состоявших, по французскому выражению, «куртизанами», по-русским — просто прихлебателями князя Зубова, заинтересовались диковинкой, появившейся у Борзого. Борзой, к крайнему своему удовольствию, был "в моде" целый день и ездил, и рассказывал, и все спрашивали его и слушали. Вечером, на балу, даже сам Зубов сказал Борзому:

— А я слышал, у тебя раритет {Редкость.} какой-то?

Борзой так и расцвел весь.

— Чудо, ваше сиятельство, чудо, дитя лесов и пустыни… преинтересно…

И он рассказал несколько уже сочиненных им в тот день анекдотов про Красноярского, которые заставили смеяться его сиятельство князя Зубова,