Геннадий Прашкевич: Крестовые походы

Стоило посмотреть и надобно было в высшей степени удивляться непомерному слепоумию, или, точнее сказать, безумию этих отуманенных гордостью людей, когда они начали бросать между собой жребий, кому владеть какими городами и странами. Как будто уже сделавшись царями царей и имея в своих руках всю земную поверхность, они, что касается раздела собственно Римской империи, по крайней мере, назначили прежде во все её пределы чиновников для описи, чтобы сначала узнать годовые доходы разных областей и уже потом разделить их по жребиям, но государства и владения всех других народов и царей разделили между собой немедленно. Таким образом, подпали их дележу: счастливейший в мире, лежащий на реке Ниле, город Александрия, за ним — Ливия, области, простирающиеся от Ливии до Нумидии и Гадира, Парфия, Персия, далее — восточная Иверия, Ассирия, Гиркания и все страны, которые окружены водами больших восточных рек. Мало этого, они не упустили из виду даже стран, склоняющихся к северу; но разделили и их по жребиям. Потом один выхвалил доставшиеся ему по разделу владения, находя, что они очень изобильны конями и доставляют большие подати, и превознося своё счастье; другой... рассказывал о необыкновенном богатстве своих владений разными благами. Те спорили из-за раздела каких-нибудь городов; другие менялись своими уделами и брали вместо них другие города и пределы. Особенно домогались некоторые получить в удел привлекательную своею славою Иконию.

Ворота города Константинополя и часть цепи, которая была протянута через залив для ограждения гавани от неприятельских нападений, они отослали вместе с большею частью судов к своим соплеменникам в Сирию и вместе с тем разослали повсюду вестников с объявлением о взятии города.

Когда надобно было им избрать себе императора, они собрались в большой храм споспешников христовых, — обыкновенное место своих собраний для общего рассуждения о делах, — и сначала решили сообразно с одним из своих отечественных обычаев поставить рядом четыре чаши, из которых одна должна была содержать в себе бескровную жертву, и потом предоставить священнослужителям при поименовании каждого из избираемых на престол брать по одной чаше и подносить ему; так, чтобы тот, кто получит сосуд, вмещавший божественное тело и кровь Христову, предпочтительно пред другими был избран на престол. Но венецианский дож Дандоло положил разрешить вопрос подачею голосов. Поэтому выбрано было со стороны французов и лангобардов [81] То есть северных итальянцев, кроме венецианцев. пять человек избирателей, из числа знатнейших между ними людей и со стороны венецианцев, равным образом, других пять человек.

После этого по большинству голосов жребий на престол выпал Балдуину, графу Фландрскому, благодаря, как все говорили, коварству и ловкости венецианского дожа Дандоло. Будучи слеп глазами и поэтому отказавшись включить себя в число избираемых по жребию на престол, он решил облечь царской властью человека с характером кротким и незаносчивым, наблюдая прежде всего то условие, чтобы собственные владения избранного сколько возможно далее отстояли от границ Венеции, так, чтобы в случае, если когда-нибудь между императором и венецианцами возникнут взаимные несогласия, императору нелегко было послать в значительном количестве свои войска в пределы Венеции, — другими словами, неудобно было вторгаться в них, опустошать их и грабить, что всё, как само собою разумеется, было весьма удобно делать маркизу Бонифацию, которого родина находилась в Лангобардии, так как Лангобардия лежит при море, переезд оттуда в римские владения лёгок, Венеция ей погранична, и по соседству из неё можно наносить венецианцам множество неприятностей и бедствий. По всем таким, весьма не безосновательным соображениям, Дандоло, этот слепец телесными глазами, ясно понимающий очами своего ума то, что оставалось темно и для большей части зрячих, обошёл маркиза Бонифация и решил дело так, что венецианцы, согласившись с мнением французов, дали перевес Балдуину, — имея в виду, что Балдуин происходил из отдалённых пределов Галлии, а пределы Галлии на столько же от стоят от Венеции, на сколько Венеция отстоит от римских пределов, что вместе с тем Балдуин расположен к нему всею душою, с искреннею почтительностью, как к отцу, и что он ещё не искусился в делах от долговременного опыта подобно маркизу, так как Балдуину не было ещё и тридцати двух лет.