Томас Костейн - Серебряная чаша

Реплика, как ни странно, пришлась Кастору по душе. Широко улыбнувшись, он ответил:

— Мне кажется, мы поладим.

Каждый жест и шаг управляющего, который повел Василия по широкой лестнице, был исполнен чувства собственного достоинства. По дороге на террасу они миновали множество больших и прохладных комнат, в которых царило оживление. Изысканно одетые слуги сновали туда-сюда с блюдами в руках, наполненными мясом, фруктами и всяческой снедью. Еще чаще попадались виночерпии с амфорами, некоторые тащили широкие чаши колотого льда. Слуги многозначительно переглядывались и перешептывались, и Василий сразу сообразил, что причиной оживления и их обсуждений был именно он. Он заметил, с каким любопытством смотрит на него челядь. Некоторые даже останавливались и долго провожали его взглядами.

— Сукины дети! — проворчал Кастор, хватаясь за рукоятку плетки, торчавшую у него из-за пояса. Слуги забегали быстрее, а управляющий со злобной усмешкой добавил: — Пусть хоть один попытается ухмыльнуться. Он горько пожалеет об этом.

Когда Василий, наконец, оказался под сводами террасы, у него перехватило дыхание от удивления. Странные, дотоле никогда не виденные им инженерные приспособления делали помещение исключительно удобным. Вдоль балюстрады были протянуты трубы небольшого диаметра, по которым текла вода. Из многочисленных дырочек в трубах били фонтанчики, а желоб внизу уносил прочь падающую с плеском воду. Свежесть и прохлада напоминали о морском береге и свежем ветре, обдувающем лицо. В глубине террасы под большим желтым шелковым балдахином располагался стол в форме подковы. Его покрытая серебром поверхность отражала тончайшую, отливавшую голубым посуду. Искусственного освещения не было, и мальчик не сразу заметил полулежавшую в полумраке балдахина на диване красивую женщину.

Но тут же его отвлекли и заворожили четыре девушки в полупрозрачных развевающихся одеяниях. Они танцевали на стеклянных шарах, поставленных внутри подковы стола.

С почти невероятной легкостью девушки перепрыгивали с одного шара на другой, легкими движениями ступней перекатывая постаменты друг другу. Василий так залюбовался беспрерывным движением обнаженных рук и ног и смеющимися глазами танцовщиц, что у него даже зарябило в глазах. Стекло, отражая свет, отбрасывало во все стороны яркие радужные лучи.

Оторвавшись от танцовщиц, он перевел глаза на женщину, одетую в отделанное золотом платье. Волосы у нее были удивительно светлыми. Также Василий отметил, что ее нисколько не интересовали очаровательные танцовщицы на стеклянных шарах. Она едва обращала на них внимание. Ого обстоятельство не ускользнуло и от крупного мужчины, который возлежал рядом с ней на диване. Он резко выпрямился и покачал головой.

— Что же вы даже не смотрите на них, любовь моя? — упрекнул ее он. — Мне пришлось заплатить большие деньги, чтобы они пришли развлечь вас. Эти артистки приехали из далеких восточных стран.

— Нет, — томно ответила женщина — мне они не интересны. А вот мальчик — другое дело. Он очень занимает меня. Насколько я понимаю, это наш сын, верно?

Игнатий не заметил появления мальчика, поэтому тут же повернулся к Василию, улыбнулся ему и сделал знак приблизиться. Мальчик понял, что настала минута его первого и очень важного испытания. Женщина в белом не таясь стала разглядывать его, и Василий инстинктивно почувствовал, что от ее расположения будет зависеть, насколько счастливой окажется его жизнь в новом доме. Он бросил на нее быстрый взгляд, а потом потупился, решив, что ему не придется заставлять себя любить ее. Она отличалась от образа матери, к которому он привык и думал найти во дворце. Его мать была большой, полной, массивной, жена Игнатия — худощавой, даже хрупкой. Движения ее были плавными и мягкими, а голос нежным, тогда как у себя дома мальчик больше привык к визгливым крикам и подзатыльникам с оплеухами, которыми его щедро одаривали близкие.

Рожденный и выросший в торговом квартале, он, естественно, испытывал большое желание ответить какой-нибудь резкостью или грубостью, но инстинкт подсказывал ему, что, поступив таким образом, он будет потом еще долго раскаиваться. Внутренний голос велел ему вести себя скромно и уважительно по отношению к этим людям под балдахином. Он подчинился инстинкту и голосу. Переступая с ноги на ногу, мальчик с низко опущенной головой остался стоить, где стоял.

— Не бойся нас, — мягко произнесла женщина. — Подойди поближе, чтобы я могла рассмотреть тебя.